Никогда еще профессор Кибиц не был так откровенен со своими учениками. Более того, он сам и требовал от них именно «шаблонные цитаты из справочников».

– Хорошо. Делюсь мыслями, – перевел дух практикант. – Для шизофрении характерно несоответствие содержание бреда и эмоционального фона. Кроме того, система бредовых идей может разрастаться, укрепляться. Но резкая смена «генеральной линии» практически невозможна.

– На самом деле возможна, – перебил профессор. – На поздних этапах психика больного не справляется с нагрузкой, и целые куски сюжета начинают выпадать из выдуманной реальности. Как я понимаю, это не про наш случай?

– Не про наш. Пациент находится в маниакальном состоянии. У него хватило сил отрезать себе часть ноги, не впадая в болевой шок. Все свои звонки он совершал, не обращая внимания на кровоточащую культю.

– И сколько звонков он успел сделать за один вечер?

– Около сотни. Вечером он провел себе ампутацию, всю ночь сидел у телефона и названивал по незнакомым номерам. И если бы случайно не дозвонился в местное отделение милиции, его бы так и не нашли.

– Поражает, не правда ли? Такое усердие.

– Довольно типично. Я хочу все же вернуться к смене сюжета и эмоциональному фону. Пациент одержим идеей картонного человека. Но одержимость эта не маниакальная, а обсессивно-компульсивная. Пациент боится своего творения. Его агрессия, звонки, ругань по телефону – напоминают защитный ритуал, как при обычном неврозе. Полная конгруэнтность бреда и аффекта! Наши стандартные пациенты рассказывают о своих воображаемых преследователях с легкой улыбкой, располагая к себе и изо всех сил вовлекая собеседника внутрь бредовой реальности. Особенно в маниакальной фазе. «Меня хотят убить родственники, хихихи, ой, какая радость». Вольнов не такой.

– Верно подмечено. Конгруэнтность бреда и эмоционального фона. А если взять его телефонную ругань как отдельный феномен. На копролалию не тянет?

– Не тянет. Его брань занимает вполне конкретное место в процесс общения. Пациент адекватно, с его точки зрения, реагирует на равнодушие собеседников. И удовольствия никакого от произнесения нецензурных слов не получает.

– Вот! Я не ошибался в вас, Аннушкин. Вы сумели найти в странных действиях больного стержень адекватности. Дальнейший анализ случая имеет смысл. Вот только я так и не увидел смены сюжета.

– Ее трудно заметить. Я это понял скорее на интуитивном уровне. Сначала этот картонный человек был сам по себе, и эту внешнюю угрозу пациент хотел отвести от других людей. Но потом что-то произошло. И тот же самый образ стал внутренним.

– Пациент смог овладеть объектом бреда?

– Не думаю. Он скорее смирился с его существованием.

– Тогда где же тут смена сюжета?

– Пациент из наблюдателя стал созерцателем.

Профессор Кибиц посмотрел на Игнатия поверх очков.

– Аннушкин! Давайте попроще. Мы не после фуршета.

– Давайте я лучше запись включу дальше. Предоставлю слово пациенту.

– И здесь нам пришлось прервать собеседование. Так повторялось еще два раза.

– И где же тут персеверации? Где отказ от общения? – профессор испытующе смотрел на Аннушкина. – Он пытался научить вас, как правильно смотреть.

– Не думаю. Он не хотел, чтобы я научился замечать. Или боялся, что я не пойму разницы между «заметить» и «увидеть».

– А вы эту разницу поняли?

– Да. Это как раз два разных бредовых сюжета. Первый сюжет: пациент наблюдает за темнотой и любуется сменой образов. В этом мельтешении он замечает особенную галлюцинацию, которая становится основой бреда. Ее может заметить каждый.

– И поэтому надо всех обзвонить и предупредить? Несостыковка, Аннушкин.

– А это уже второй сюжет бреда. Когда картонного человека можно не только заметить, но и увидеть. Сейчас…

Диктофон зашипел снова.

– Ну и так далее, – Игнатий поставил диктофон на паузу. – После этой беседы я понял, что значит «неправильно». Заметить можно только случайно, спонтанно. Этим пациент занимался всю первую часть своего бреда. Во второй части он стал созерцателем. И поплатился ногой.

– Чем он произвел ампутацию?

– Не знаю. Обыск проводила милиция, они не отчитываются. Но разрез был очень аккуратным, ровным. И таким… решительным.