– Расскажешь?

– Обязательно. И потом еще раз на бис. Но не сегодня. Меня ждет пациентка с дикими оккультными фантазиями. Тебя – домашние.

– Да знаешь, там…

– Знаю. Дятлы со стальными клювами. До того, как вырубиться, ты успела пожаловаться на свое дорогое семейство.

– А что я еще говорила?

– Что у тебя сна ни в одном глазу.

Озерская задумалась. Аннушкин откашлялся. Ему не терпелось сбагрить коллегу и самому отправиться домой. Он еще успевал поспать пару часов перед поездкой в центр. Сегодня в листе ожидания записана Сара: значит, быть гипнозу. Что это за гипнотерапевт, который сам засыпает и впадает в транс на каждом шагу?

– Удачных сеансов, – Светлана выкатилась из машины. – До вечера.

– У тебя сегодня пациенты?

– Нет. Не совсем. Я предлагаю, как стемнеет, поехать в особняк Розы и все там хорошенько изучить.

– Что?! Тебе сегодняшних домовых мало?

– Во-первых, уже вчерашних. Во-вторых, Розу я знаю слишком хорошо, чтобы поверить в ее безумие. Но дело твое.

– Конечно мое! И еще моих клиентов, которые записались на сегодня. Удачного общения с безумным семейством.

Светлана ушла собирать мужа в командировку и выслушивать нытье дочери. Как унизительно для лучшего психотерапевта страны – тащить на себе клубок собственных нерешенных и нерешаемых семейных проблем.

Игнатий постукивал изящными тонкими пальцами по рулю. Почему он в ту ночь решил устроить внеплановый обход? Прогуляться захотелось? Казалось бы – все пациенты либо надежно зафиксированы, либо находятся под действием сильного успокоительного. Палаты заперты. Сиди себе и спи. Нет, спать, конечно, нельзя. Но хотя бы дремать можно. Вот Игнатий и задремал, всего лишь на какое-то мгновение. И ему приснился шорох в коридоре. Или мысль о шорохе. Или сон, где ему приснилась мысль о шорохе.

Встревоженное полусонное сознание уцепилось за окошечко ординаторской, через которое прекрасно просматривалась длинная труба коридора. Что тогда случилось? Ртутные лампы моргнули невпопад? Свет неправильно упал на стекло? Привиделось?

По трубе коридора пробежал картонный человек, сложенный из остроугольных треугольников и плоский, невзирая на множество сгибов. Пробежал и скрылся в палате, где ждал верный созерцатель.

Где он теперь, этот Вольнов? Выжил ли после той ночи? Сумел ли совладать со своим безумием? Не пытался ли снова увидеть картонного человека? По-прежнему звонит незнакомым людям? Или люди сами звонят ему, чтобы излить свои страхи?

Игнатий не знал.

Не знал Игнатий и того, что в заброшенной Ховринской больнице кто-то установил новенькие сетки из двух слоев медной проволоки. Они блокировали проход в дальний коридор на втором этаже северо-западного крыла.

Кого могла остановить эта преграда? Разве что раздразнить. Будь то случайный хулиган или посланный мэрией строитель – каждый считал своим долгом пнуть изящную конструкцию, прорвав охранительную плеву длинного коридора.

Из-за постоянного вандализма медный узор приходилось регулярно восстанавливать. Сами вандалы восстановлению уже не подлежали.

Однако иногда находились совестливые граждане. Чувствуя подвох – откуда в заброшенном здании начищенная до блеска проволочная сетка? – они разворачивались и шли своей дорогой. Проволока пела им вслед, трепетно колыхаясь, словно по ней ударили листом картона.

Всего этого Игнатий не знал.

Он изо всех сил гнал от себя сон. Ему снилось, что в белом пиджаке…

Случаи из практики рассмотрели, советы на каждый день дали, теорию в порядок привели, влечения и комплексы нарисовали, психопатов на плоскости распяли, психоз и темпоральность воедино связали. После столь плодотворных трудов можно расслабиться и сойтись в дружеской беседе на отвлеченные темы.

Что такое настоящая роскошь? Настоящее счастье? Настоящая власть?

Не личный нефтепровод, не ложечки за десятки тысяч по госзакупкам, не офшорные империи, не дворцы, не виноградники, не толпы сторонников, не карманные СМИ, не коллекция драгоценных митр, не дотации, не отсутствие альтернативного мнения в радиусе трех властных коридоров.

Нет. Все это не роскошь, не счастье, не власть. Все это суета и томление духа.

Настоящие власть, счастье, роскошь – это время.

Время, отпущенное нам свыше, пока мы еще физически можем подписывать указы и различать лица наших ближайших советников. Физиологическое, телесное время. Неумолимое и грозное, если вы до последнего цепляетесь за власть. Бархатное и уютное, если вы умеете ограничивать срок своих высших полномочий и скромно уходите на пенсию, чтобы любоваться закатом.

Время, сокрытое внутри нас. Время, которое мы тратим на развитие, на размышление, на чтение, на заботу о себе. Разлитое в вечности, от первой секунды до последнего вздоха. Мы познаем мир и себя. Они тратят его на всякую чушь. Они соглашаются на фиксированный рабочий день, на ежемесячную аренду их пятых точек. Вместо того, чтобы добиться почасовой оплаты и вложить освобожденные часы в свое развитие.

Время, текущее к нам извне. Время, дарованное нам обществом. Время, которое другие люди тратят, чтобы слушать нас, читать наши тексты, голосовать за нас, покупать наши товары, молиться нашим богам. Как трепещут наши нейроны, когда кто-то тратит секунду на лайк, репост и комментарий! Какой триумф – увидеть на чужих полках свои книги, услышать в потоке чужой речи свою цитату. Политики, писатели, блогеры, актеры, обыватели – все готовы выложить посильные суммы за чужое время, как будто оно прибавит им лет или заменит саморазвитие! В мире, где реальная коммуникация вытесняется системой симулякров, обмен временем является универсальным средством поощрения, контроля, консолидации…

Общее время стало синонимом общей реальности, общего социума.

Человек – зверек социальный. И комфортнее человеку шагать по жизни в ритме социума, пусть и не разделяя большую часть социальных ценностей. Многие мечтают уехать в глушь не потому, что любят зловещую тишину ночного леса (под которую можно написать лучший хоррор или сойти с ума). Резко сменить ритм жизни – значит поменять свое место в социуме. Был горожанин, стал селянин. Или отшельник. Или осенний патриарх. Или великий мыслитель. Или психиатр. Или пациент.

Распорядок, ритм, расписание, запас свободного времени, привилегия опаздывать, привычка приходить раньше – единственная система сдержек и противовесов. Нет никакой игры олигархов, нет подковерной борьбы, нет кремлевских башен. Лишь наручные швейцарцы, метрономы, дубовые гробы с маятниками, олимпийские секундомеры, таймеры на бомбах – у всех свой ритм и свой запас времени.