– Оторвитесь в другой раз от созерцания лика прекрасной повелительницы и посмотрите на её придворного колдуна! Он стоит справа от трона, прячется в драпировках! Вы увидите, какими глазами он на нас смотрит!.. У меня идёт мороз по коже, словно он уже примеривается, как получше с меня эту кожу содрать!

И помолчав, сквайр добавил:

– И я даже знаю, с кого он начнёт!

– С кого? – Оторопел капитан.

– Особенно ему нравятся ноги нашего доктора. Он с них глаз не спускает, – прошептал сквайр, на нём лица не было.

– Мои ноги! – заорал доктор, вскакивая. – Но почему, вдруг, мои?

– Не знаю, Джеймс… Я тоже об этом думал всю ночь, – ответил сквайр.

Он опять забегал по комнате. Доктор Легг застыл с разведёнными в стороны руками, уставившись на свои ноги. Потом он бессильно опустился на низкий чёрный стол, задумчиво потёр колени и произнёс:

– Кажется, мы попали…

Тут мистер Трелони решил поменять тему и произнёс:

– Но эта их вера… И эта их книга.

Он покосился на капитана. Тот молчал, глядя настойчиво в пол, потом ответил с усмешкой:

– Это не единственный случай, когда люди верят в книгу…

– А повелительница похожа на богиню всех богинь волоокую Геру, – продолжил сквайр.

– Да, я тоже обратил внимание, что глаза у неё грустные и большие, как у коровы, – отозвался доктор.

– Не у коровы, доктор, а у вола, – поправил его сквайр. – Говорите «как у вола» – так красивее… И женщинам так больше нравится.

– Ну да, я же и говорю, – смутился доктор. – Красивые глаза.

– И у той мисс, что с вас глаз не спускала, тоже красивые, – добавил сквайр. – И такие же волоокие.

– У какой мисс? – спросил доктор и напряжённо замер. – Кто глаз не спускала?

– Ну, что же вы, доктор?.. Всё просмотрели? – сквайр недоумённо посмотрел на доктора. – Хорошенькая девушка, пухленькие губки… Ну, они, конечно, у них тут у всех пухленькие.

Он покосился на Платона и вошёл в туалетную комнату, скрытую за ковром. Доктор, на подвижном лице которого вдруг появилось гневное возмущение, вскричал:

– Платон, да где мои вещи, чёрт побери! Мне надо побриться! И я не могу без зеркала!.. Я не видел своего лица уже, бог знает, сколько времени!

– Да нормальное у вас лицо, доктор. Только обиженное, – отозвался капитан и потрогал свой подбородок. – А побриться нам всем бы не помешало. Кстати, они здесь сами все без бород…

Остаток дня они почти не говорили, да и Платон куда-то ушёл, подгоняемый стражей. Разговоры джентльменов сами собой иссякли.

Когда Платон вернулся, то рассказал, что с ним говорила повелительница, и с ней было много царедворцев.

– А что ты им говорил? – спросил мистер Трелони.

– Я сказал им всю правду… Что белые люди – большие колдуны. Что у них много воды и есть снег. Что снег, это такой мелкий и белый песок, который в руках превращается в воду. Только рукам становится очень больно, и они превращаются в камень, – сказал Платон. – И что такого песка падает с неба очень много… А иногда он валится птичьим пухом, но этот пух в руках тоже превращается в воду, а рукам тоже становится больно… Что реки белых людей могут превращаться в прозрачный камень. Он скользкий, как масло, но по нему можно идти с одного берега на другой.

– И что они ответили? – спросил капитан.

– Они ответили, что этого не может быть… И что самый большой колдун – это Тот-который-знает-всё, но и он не умеет из песка делать воду.

– А они не сказали, когда они нас отпустят? – спросил доктор, подёргивая свой бакенбард.

Платон покачал головой и опустил глаза.

– Но они же не могут держать нас здесь бесконечно! – вскричал доктор Легг.

– Конечно, не могут, Джеймс… И не будут… Чего уж тут спрашивать, – с тоской в голосе ответил мистер Трелони

Он отошёл к стене с окном и, подняв голову, пристально посмотрел на решётку.

Капитан сказал ему в спину:

– Эти решётки вмазаны в стену… А стена из необожжённой глины, но высушена солнцем насмерть… Я сразу рассмотрел, ещё в первый день…

****

Через некоторое время к ним в комнату принесли их дорожные мешки и докторскую сумку, но бритв там не оказалось, также как и скальпелей, лупы, зеркал и пиастров. И только в капитанском мешке в неприкосновенности лежали его вещи, инструменты, лупа и пиастры, то есть, лежало всё, кроме бритвы.

– Капитан, к вам явно здесь кто-то благоволит, – сказал доктор Легг. – И я даже догадываюсь – кто… В наших мешках денег нет, я уже не говорю про всё колющее и режущее.

Капитан поморщился, встал и постучал в дверь. Когда дверь открылась, и к ним вошёл воин, капитан выразительно потрогал свой подбородок. Воин удалился, через некоторое время дверь снова открылась, и воин передал Платону глиняную плошку с каким-то чёрным месивом. Показав руками на лицо и что-то объяснив, воин вышел.

– Я так понял, что это средство для ампутации волос на лице, – объяснил Платон.

– Ампу… Чего? – переспросил мистер Трелони и поспешно выговорил: – Нет уж, спасибо! Мне и так неплохо.

– А мне плохо! – воскликнул доктор и решительно добавил: – Платон, пошли! Будешь мне ассистировать!

Он взял у Платона плошку и пошёл в комнату за ковром. Платон двинулся следом со словами:

– Доктор Легг, я вам сейчас всё объясню.

– Доктор! Я после вас! – крикнул капитан, он уже лежал на полу и смеялся.

– Доктор, вы просто, как ребёнок, – вскричал сквайр, но ковёр, загораживающий вход в туалетную, уже опустился.

– Что же мы не спросили насчёт мыла? – Капитан поскрёб свою щетину на подбородке.

Но тут заскрежетал замок, дверь в покои открылась, и им поставили на пол ещё одну плошку. Мистер Трелони поднял её, понюхал серое содержимое, потыкал в него пальцем.

– Ну, это явно не еда. Я думаю, что это… – протянул он задумчиво и вскрикнул: – Это же мыло, чёрт побери! Надо спросить у Платона.

Он подошёл к ковру на стене, всунул голову в сортир, постоял в безмолвии, вглядываясь в то, что происходило там, и шагнул внутрь. Ковёр за ним опустился.

Капитан лежал и думал о чём-то своём, неясном, но важном и щемящем, он чуть ли не задремал: в туалетной стояла тишина, оттуда никто не выходил. И вдруг эту ленивую тишину прорезал вопль. Капитан вскочил и ринулся за ковёр.

Первое, что он увидел: мистер Трелони кричит, а его подбородок чёрный, как вымазанный сажей. Капитан всхлебнул воздуха, и тут к нему повернулся доктор, рот которого тоже был распялен в крике, а нижняя часть лица была абсолютно чёрной. И не только: у доктора была чёрной вся грудь от шеи до пояса.