— Спит. Это выглядит похоже на смерть, но клянусь чешуей Первого змея, это сон. Глубокий сон, который не позволит тварям завладеть ее телом. Они тоже уснули. И у меня будет время найти правильный яд.

Он нахмурился.

И сделался серьезен.

— Дитя Дану поможет. У нас общее дело.

— Поможет, — согласилась Джио. — Отчего б не помочь… здесь скоро станет людно, верно?

Приподнятая бровь.

— Кто из вас сообщил наместнику?

— Наместнику, думаю, никто.

— Сразу корона?

— Увы, у всех свои долги, — он развел руками и взглянул на Катарину. — Вы, дорогая моя, не берите в голову. Вами я рисковать не намерен, а потому настоятельно посоветую провести нынешнюю ночь в доме вашего любовника.

Щеки Катарины полыхнули алым цветом.

— И кушайте, — он подал блюдо с крохотными сэндвичами. — Я не большой поклонник бледности и полагаю эту моду крайне вредной.

Сэндвич она взяла.

И откусила кусок, правда, вкуса вновь не почувствовала.

— Я никуда не уйду…

— Что ж, тогда пригласите его к себе, — кажется, Гевина вопрос приличий заботил меньше всего. — В конце концов, я все же надеюсь, что вы выживете. С мертвой женщиной крайне сложно сочетаться браком.

— Я не собираюсь за вас замуж!

— Это пока.

— И потом тоже…

Наглую улыбку хотелось стереть, но вместо этого Катарина вцепилась зубами в сэндвич. Зараза чешуйчатая… и не пойдет она за него замуж.

И любовника заводить не станет.

И… и вообще.

Дуглас укоризненно покачал головой, но ничего не стал говорить, за что Кайден был несказанно ему благодарен. Меньше всего ему хотелось говорить о недавней ночи.

Луне.

И женщине, чей запах сохранился в памяти. О собственной то ли слабости, то ли силе. О том, до чего не хотелось отпускать ее.

Сердце мучительно сжималось.

И беспокойство не отпускало. Ни на минуту.

— Чем больше ты нервничаешь, — Дуглас налил полный кубок молока, щедро добавил свежего цветочного меда и протянул Кайдену. — Тем меньше от тебя толку.

— А он вообще есть?

— Сам решай.

Молоко было сладким. И теплым. И успокоило. Немного.

— Письма пришли. От наместника, который желает немедленно встретиться с тобой…

— Даже так?

Это было странно. Сколько себя Кайден помнил, наместник не то, что не желал встреч, напротив, всячески избегал их.

— Именно… и от деда твоего.

— А он?

Дед, в отличие от бабушки, писал редко, но всегда по делу. Дуглас молча протянул запечатанный конверт. Стоило коснуться бумаги, и пальцы укололо искрой. Стало быть, и вправду что-то важное.

Чтение заставило Кайдена нахмуриться.

Он снова налил молока и перечитал дважды. Молча протянул бумагу Дугласу, который также молча ее принял. Скользнул взглядом по строкам. Хмыкнул.

— Надо же… до чего интересно.

Интересно.

Кайден устроился на подоконнике. Облюбованный в незапамятные времена, тот успел несколько покоситься, поправиться, приобрести характерный лоск отполированного дерева. Очень старательно отполированного.

— Стало быть, уже год никто не имел чести видеть почтенного лорда Терринтона, — Дуглас устроился на стуле. — Дела он ведет через поверенного…

…нового поверенного, а вот куда делся старый деду выяснить не удалось.

— …и дела эти были весьма успешны.

Дуглас потер подбородок.

— Совпадает?

Кайден коснулся теплого стекла. Он не любил, когда люди исчезали. Это казалось вызовом.

— …незадолго до исчезновения появляется то самое ходатайство. А еще в столицу прибывает одна молодая вдова.

…которая обращается к одному весьма почтенному ювелиру с просьбой оценить комплект драгоценностей. Ожерелье, браслеты и подвески из желтых алмазов.

— И сопровождает ее некий господин Харли, доверенное лицо мистера Нешби…

…человек довольно известный в узких кругах, в отличие от того же мистера Нешби, о котором слышали многое, но вот, как выяснилось, найти кого-то, кто был бы знаком с ним лично, не вышло.

Драгоценности приобрел лорд Годдард для своей дочери, которая вот-вот станет королевой, а это обязывает…

Кайден потер глаза.

— Ее надо спрятать, — сказал он в пустоту. — Кажется, мы все-таки вляпались в политику.

И Дуглас кивнул.

— Поедешь?

— К наместнику? Куда мне деваться. Я ведь верный пес короны, — Кайден оскалился, и в стекле отразилось перекошенное его лицо.

У наместника приняли сразу. И весьма спешно. И сам он, обычно спокойный, был безудержно суетлив. Он то взмахивал руками, и манжеты разлетались, обнажая тощеватые запястья, то принимался теребить пышный, по французской моде, воротник, то парик щупал, словно проверяя, на месте ли тот.

А вот говорил о погоде.

Лугах.

Овцах, которые в этом году хороший приплод дали. О торговле и кораблях, о делах многочисленных, казавшихся важными с первого взгляда, но на второй — совершенно пустых.

— Что не так? — Кайден не выдержал первым.

Отставил хрупкую чашечку, и стол отодвинул, раз уж он разделял Кайдена и этого бестолкового человека, который замер испуганно.

— Вы сами позвали меня.

— Позвал, — из рукава появился кружевной платок. — Видят Боги… я не всегда вас понимал, но вместе с тем с вами жилось куда спокойнее, чем с вашим предшественником. При всей вашей варварской дикости, вы на редкость предсказуемы. Да и торговля вздохнула с облегчением. Простонародье вовсе вас любит. Разбойники и им докучали, да… и мне бы не хотелось, весьма не хотелось, чтобы вы пострадали.

— Как?

Страдать Кайден не собирался.

— Не знаю. Как-нибудь… до меня дошли слухи… понимаете, просто слухи, но от людей проверенных, знающих… в столице неспокойно. И Канцлер изволит гневаться. На вас.

— С чего бы?

— Не знаю. Но настоятельно рекомендовал бы узнать и найти способ договориться с этим человеком. Он опасен. Очень и очень опасен. Его влияние на Его Величество сложно недооценить, да…

Платок коснулся лба, стирая и пот, и пудру.

— Мне будет жаль, если вас не станет.

— Мне тоже, — совершенно искренне ответил Кайден и, спохватившись, поинтересовался. — Скажите, к вам в последнее время не обращались с просьбами по поводу старого поместья? Того, что рядом с моим?