Он жил и ждал «виллиса». «Виллисы» появлялись, и довольно часто, но не для бывшего начальника «Тюркостштелле». Они увозили других немцев, счастливых, так думал Ольшер, и провожал зеленых козликов завистливым взглядом.

Миновал октябрь, ноябрь, декабрь. Завершился процесс над главными военными преступниками, и первые виселицы поднялись в Нюрнберге. Начал функционировать IV трибунал, где рассматривалось дело СС и главного обвиняемого по этому делу группенфюрера Вальтера Шелленберга. В обиходе процесс над Шелленбергом именовался «делом Вильгельмштрассе» – на Вильгельмштрассе, в большом мрачном здании, помещался штаб тайной войны Третьего рейха.

Четвертый трибунал должен был рассматривать и дела фюреров СС, в том числе дело Ольшера. Гауптштурмфюрера уже вызывали на допрос и взяли показания. Он говорил долго, часов шесть, дважды делали перерыв, предоставляя бывшему начальнику «Тюркостштелле» возможность отдохнуть и восстановить силы – Ольшер стал хрипнуть, как тот магнитофон, что фиксировал объяснение гауптштурмфюрера в особняке под Люнебургом. Допрос вел Роберт Д. Дарст, агент секретной службы США в Европе. Он меньше всего интересовался преступной деятельностью «Тюркостштелле» и его руководителя, зато очень внимательно выслушивал рассказы Ольшера о вербовке агентуры для заброски на Восток, о работе курсов и школ особого назначения. Рассказы, естественно, фиксировались на пленке и бумаге. Странно, что под этими, так называемыми протоколами Ольшера не заставляли подписываться. Он подтверждал росписью лишь общие сведения о деятельности Восточно-тюркского отдела Главного управления СС.

На втором допросе присутствовал «юрист» Макклур. Он ничего не спрашивал, только покачивал головой, выражая этим свое огорчение. Почему слова Ольшера вызывали огорчение, понять было трудно. Возможно, не слова, а сам гауптштурмфюрер не нравился Макклуру. Позже Ольшер узнал, что Макклур всю войну занимался ловлей осведомителей из числа офицеров СС и СД и кое-что ему в этом направлении удалось сделать. Штурмбаннфюрер СС Вильгельм Хёттль в 1944 году продал американскому разведывательному бюро в Европе секретные сведения IV отдела РСХА и, в частности, о начальнике секции этого отдела оберштурмбаннфюрере Адольфе Эйхмане. Сам Хёттль был референтом одного из важнейших управлений службы безопасности, работавшего на заграницу, и знал немецкую агентуру на Балканах. Как это ни удивительно было для Ольшера, управление стратегических служб США, оказывается, уже с 1943 года установило тесный контакт с Главным управлением имперской безопасности, и контакты эти поддерживались агентами, базировавшимися в Швейцарии. А он, начальник «Тюркостштелле», зарывшийся в делах тюркских эмигрантов, ничего, ничего абсолютно не знал, считал себя прозорливым и дальновидным человеком, затеял игру с английскими агентами. Не туда, не туда смотрел гауптштурмфюрер, не в том направлении действовал.

– Вы, немцы, потеряли чутье, – сказал в конце допроса Макклур. Сказал в надежде, что Ольшеру это переведут.

Он так и остался недовольным и огорченным и покачал головой, когда подследственного увели.

«Не нужен, – понял Ольшер. – Я им не нужен все-таки!»

«Нет, отчего же…» Какую-то пользу, видимо, американцы извлекли из показаний гауптштурмфюрера. И еще способны извлечь. Эта мысль укрепилась в Ольшере, когда появился «виллис» уже для него. Весной 1946 года бывшего начальника «Тюркостштелле» перевели в лагерь Дармштадт. Здесь находились эсэсовцы разных мастей и чинов в ожидании суда или пересмотра своего дела. Американцы завели новый порядок – пересматривать приговоры. Кое-кто уже покинул лагерь и определился как частное лицо, отбывшее наказание, многих просто реабилитировали. Ольшер почувствовал себя увереннее и даже повеселел. Во всяком случае, прежней безысходности не было, и отчаяния тоже. Он перестал бояться газет с отчетами о процессах, кое-что ему казалось справедливым в приговорах трибунала. «Виноваты, виноваты, – мысленно осуждал он фюреров СС. – Потеряли чутье… Мы, немцы, потеряли чутье».

И все же в конце 1946 года Ольшера судили и приговорили к пяти годам тюрьмы. Двадцать месяцев вычли – он просидел в лагере двадцать месяцев, – осталось всего три с хвостиком года.

Гауптштурмфюрер приуныл. Но не надолго. Предполагался пересмотр его дела, не сразу, естественно, а через пять-шесть месяцев. Тюрьма отпала. Он остался в Дармштадте до повторного процесса. А его собратья по управлению СС один за одним покидали лагерь. В сорок восьмом году отсюда исчез Скорцени, доверенное лицо и последний обладатель всех тайн службы безопасности. Тайны были схоронены где-то в австрийских Альпах, в труднодоступных районах Штайера. Попросту Отто Скорцени бежал с помощью тех же американцев.

«Тайны! Тайны – они нужны. С ними свобода и благополучие, – терзался мыслью Ольшер. – Даже главные фюреры покидают Дармштадт, если у них за пазухой секрет государственного значения – “Гехейме рейхзахе!” А где этот секрет начальника “Тюркостштелле”? Где?»

«О, проклятие! – стонал Ольшер. – Нужно же было отдать документы двойнику Исламбека. Свое будущее отдать. Сейчас я не дышал бы лагерной вонью, не ходил бы на проверки и не хлебал пойло из американских консервов. Меня ждали бы отели Испании или Швейцарии, отели Америки! Да, да, почему бы не Америки? Тайна слишком ценна. И стоимость ее растет с каждым днем, как удачливые акции на бирже. Снова газеты шумят о войне. Новой войне. А резервы наступления уже готовы. Они законсервированы до первого сигнала. Сеть вторжения! Что лучшее придумаешь для такой операции! Нет, в управлении шпионажа и диверсий сидели не простачки. Они думали о завтрашнем дне. Простачком оказался Ольшер, он выпустил из рук собственное счастье…»

«Нет, отчего же…» Надо надеяться, надо ждать. К этому прибавилось – надо искать. Прибавилось, когда Ольшер наконец покинул Дармштадт и поселился в Аахене.

Ему не дали пенсию, как другим нацистам, не оплатили стоимость погибшего во время войны имущества, но предоставили должность в агентстве одной из торговых фирм. Причем бывшему начальнику «Тюркостштелле» не понадобились рекомендации. «Мы вас знаем, и мы вам верим, доктор, и надеемся, что нам не придется испытывать горечь разочарования, – сказал президент фирмы, пожимая Рейнгольду Ольшеру руку. – С богом, милый гауптманн!» Ему хотелось сказать – гауптштурмфюрер, но фюреры были уже не модны в Германии, и к тому же в кабинете находилась секретарша, а черт знает, какие мысли гнездятся в голове юной фрейлейн?»

Второй раз шеф поблагодарил Ольшера от имени фирмы и сказал, что дело процветает, как и сама Германия, и что в этом, безусловно, заслуга господина капитана. Процветание фирмы было довольно наглядным – Ольшер знал об этом, но своего участия в успехах не замечал: работал он неумело, путался постоянно и никак не мог уловить тонкостей торгового искусства. Однако это не помешало ему взять от шефа пятьсот марок в виде награды за старания и верность. Наградой дело не ограничилось. Шеф назначил Ольшера уполномоченным по контролю над агентствами в городах Западной Германии. «И заграницей», – добавил шеф. И снова пожал ему руку.

– Это даст вам возможность проявить свою неутомимую энергию и сделать еще больше для фирмы и для отечества…