После рюмки коньяка князь обрел силы для шутки: обычно он не шутил и редко кто видел его улыбающимся. Чаще всего Галицын бывал хмурым и грубым.

– Для случайных имен моя кладовая не приспособлена. – Он тронул пальцем свой высокий бледный лоб, пересеченный двумя глубокими морщинами. – Напомнили недавно…

Брови Ольшера поднялись еще выше: теперь он не только удивлялся, к нему пришла растерянность – кто-то второй ворошит историю с пакетом, кому-то нужен унтерштурмфюрер, его, Ольшера, унтерштурмфюрер.

– Кто? – кинул он вопрос Галицыну. Кинул так поспешно, что выдал себя, свое беспокойство.

– Эти! – скривил рот Галицын, намекая на эмигрантов, что сидели у эстрады и пили, как хмельное вино, слова цыганской песни. – Они все помнят и все знают. Они работают лучше нас, господин гауптштурмфюрер.

«Проклятие! – ругнулся про себя Ольшер. – Все заняты пакетом, даже энтээсовцы включены в поиски». К раздражению, что вспыхнуло в капитане, присоединилась и обида: честно ли делить чужое добро? Документы принадлежат только ему, бывшему начальнику «Тюркостштелле», он добывал их с риском для жизни, он пошел на измену долгу, и вот теперь десятки, а возможно, и сотни людей, словно шакалы, набросились на тайну гауптштурмфюрера.

– У них создан «закрытый сектор», – наклоняясь к капитану и приглушая голос, продолжал рассказывать князь. – Проще – «оперативный сектор», который выполняет поручения щекотливого характера. Ну, сами догадываетесь, какого характера…

– Чьи поручения? – так же тихо спросил Ольшер. – Немцев?

– Немцев тоже, – кивнул Галицын.

«Ясно! Эмигранты работали на иностранные разведки, те самые разведки, что преподнесли капитану пятьсот марок в виде награды. Непостижимое вероломство!» Ольшер не мог скрыть своего негодования:

– Не слишком ли большое доверие оказывается этим болтунам!

– О, капитан, они болтают только здесь.

Неожиданно Ольшер сделал открытие: князь работает на НТС, на этот белоэмигрантский союз! Иначе откуда у него такие сведения!

– Сколько они платят агентам? – не желая обидеть собеседника, задал общий вопрос Ольшер.

Щепетильность отсутствовала у Галицына, как и прочие достоинства, да в таких случаях она и не нужна, – всю жизнь ему приходилось продаваться и всегда торг был откровенным. Правда, до сорок пятого года его покупали только немцы и он кичился своим постоянством. После сорок пятого похвастаться этим князь уже не мог.

– Нам, мелкой сошке, дают по сто марок в месяц, если, конечно, мы не набредем на что-нибудь стоящее. Тогда – особое соглашение.

Унылый тон, с которым излагал условия своей работы Галицын, поразил Ольшера. Старик выброшен на свалку, его топчут, и он даже не чувствует чужих ног… И в то же время этот выброшенный на свалку князь знает о тайне Ольшера. Пусть не все знает, но имя унтерштурмфюрера ему известно. Кто-то напомнил. Кто и зачем?

– Саид Исламбек – это особое соглашение?

– Да.

«Немцы и американцы ведут работу по нескольким каналам, и не только работу, но и проверку. Его, Ольшера, проверяют. Неприятная, весьма неприятная ситуация!»

– И вы считаете возможным поделиться своим приобретением со мной, человеком, которого так мало знаете?

Разоблачение не смутило Галицына.

– Вам это нужно, и вы заплатите за покупку, – откровенно изложил он свою точку зрения.

– Но один товар в двое рук? – напомнил о честности Ольшер.

– Перестаньте, гауптштурмфюрер! Все равно они перепродадут мою информацию, и перепродадут в три раза дороже, и притом не в одни руки, а в несколько сразу…

Излагая элементарные истины своему собеседнику, князь не забывал о коньяке и закусках. Ел он аппетитно, ел много, и чувствовалось, что такой, как сегодня, ужин ему предлагают не часто, далеко не часто.

– Они заработают на мне, – продолжал Галицын. – Эта шайка удерживает с нас, рядовых информаторов, по 50–60 марок. Ведь по ведомостям каждому полагается 150–200 марок, англичане платили даже по 300 марок, а где они, эти 300 марок? Здесь, в «Тройке», в «Дону», в «Мазурке»! У Романова, Ольгского, Паремского кругленькие суммы в банках… В Швейцарии и во Франции. Между прочим, немцы нашу информацию тоже перепродают англичанам и американцам… Сплошная спекуляция!

«Но я, я даю им целое богатство, – взбесился от обиды Ольшер. – Моя тайна стоит миллионы. Сеть вторжения! Готовая армия в тылу противника! Нет, так просто не расстаются с миллионами!»

– Кто назвал вам имя унтерштурмфюрера? – потребовал Ольшер у князя.

– На это я не могу ответить, – по-деловому объяснил Галицын. – Да вам и не нужен назвавший. Тем более, что сведения оперативники получили от работников бывшего Туркестанского национального комитета…

– Из Мюнхена?

– Так точно… Там штаб теперь, и во главе его опять Баймирза Хаит и Вали Каюмхан. Мы покупаем у них, они у нас, взаимная выгода.

– А кто из туркестанцев продал информацию, вы не знаете?

– Нет. Но думаю, что не мелкий торговец. О школе в замке Фриденталь было известно немногим.

Ольшер окончательно расстроился – его явно обходили.

– Никому не было известно!

– Кроме меня, естественно, – заметил Галицын, отправляя в рот очередную порцию салата. – Вы же не станете отрицать моего причастия к этому пикантному делу?

«Баймирза Хаит знал тоже, – вспомнил Ольшер. – Унтерштурмфюрер заглядывал в комитет на Ноенбургерштрассе и, конечно, разговаривал с вице-президентом. И не только разговаривал. Он выболтал тайну второго километра. Теперь это ясно. О Всевышний, что делается на белом свете!»

Галицын покончил с салатом и перешел к сардинам. Нежно-серые спинки, облитые прованским маслом, не спеша покидали тарелку и перемещались в рот князя. Ольшера это тоже раздражало. Раздражала спокойная деловитость, с которой князь продавал тайны и поглощал содержимое тарелок. Сдерживать себя капитану становилось все труднее и труднее.

– Теперь уже ваша принадлежность к пикантным делам Ораниенбурга никому не нужна, – заметил Ольшер и тоже принялся за сардины.

– Не скажите! Вы, например, интересуетесь…

– Я?! – Ольшер нахмурился. Ободки очков вобрали в себя не только глаза, но, кажется, и брови капитана. Ему надо было показать свое недовольство намеком, но он вспомнил о начале разговора и осекся. – Я один интересуюсь, и то не всем Ораниенбургом, а лишь мизерной его частицей…

– Уверен, что не худшей… – Галицын расправился с сардинами и запустил вилку в цветник с желтыми лепестками сыра. Они были тонки и нежны и тоже взблескивали жиром. – Кстати, я встретил здесь одну даму, которая способна заинтересовать господина гауптштурмфюрера…

– Этот товар не входит в мой перечень приобретений. Вы плохо знаете меня, князь.