– Вот именно это я заподозрил, – дрожащим голосом признал Петр. Отодвинулся на полшага, поклонился, оглядел нанимателя. – Только разве он не сидит в имении за городом? Он… тот, чьим именем вас зовут слуги, когда шепчутся по углам?

– О, пришли! – нарочито бодро сообщил Микаэле. – Какой милый, уютный домик. Прежде он был кошмарно скучным сараем с колоннами.

«Черная лилия» сполна оправдывала название, но уютной ее назвал бы далеко не каждый. Три закопченных окна уродовали правый флигель, следы пуль метили колонны по центру и были замазаны наспех, не в тон. А разбитые перила слева… Микаэле уважительно пощупал излом: чем их, мраморные, могли так повредить? На перила обычно всего-то опираются. Руками. И парадная дверь: кто первым вырезал на ней инициалы? Теперь попробуй угадай! Сплошной узор имен и прозвищ…

– Однако, – шепотом поразился Петр. Толкнул дверь и первым осторожно протиснулся в гулкий темный холл. – Ой!

Микаэле поспешил просочиться в щель двери, огляделся и тоже охнул: Петр стоял, широко разведя руки и нелепо растопырив пальцы. Старался не шевелить даже ресницами. Еще бы! Когда горло царапает клинок длиною в локоть – только так и надо себя вести.

– Мы помешали, как досадно, – Микаэле всплеснул руками и сразу поклонился. – Простите. Но я бы позволил себе ничтожную песчинку совета. Изучать танец по книге и без партнера слишком сложно. Тем более и музыки нет.

– Что ж я танцевала, гадатель? – девушка в зелёном прищурилась и медленно, нехотя отступила. Отбросила волосы с потного лба свободной рукой. Чуть помешкала и убрала клинок в рукоять зонтика. Шумно подула себе же на лицо, оттопырив нижнюю губу. – Уф… Многовато выводов ты наплел, ага?

– О, это был вальс, конечно же. – Микаэле указал взглядом на толстую книгу. – Там основные движения пяти десятков танцев, я знаю весь перечень. Раскрыто в начале. Вы двигались по диагонали оттуда сюда. Расстановка меток… это именно вальс. Причем так называемый вензельный, полагаю. Вы безмерно мужественны, начали с самого сложного фигурного варианта.

– Стоило напялить платье, и поперла мне бабская везуха. – Девушка подмигнула перепуганному секретарю. – Сядь в уголок и отдышись. Ну, я вроде как извиняюсь, зря перепугала тебя… с перепугу. Не терплю, когда подсматривают. Но вы не здешние и просто шли мимо. Значит, не виноваты, а все равно с вас выкуп. Ты, умник, плати. Учи меня. Ты, кстати уж, куда брел посреди ночи?

– На чердак.

Микаэле ответил… и улыбнулся. Он пока не мог понять, отчего встреча со странной девушкой важна, отчего смешное недоразумение кажется неслучайным. Минуту назад плечи были сгорблены, душа изнывала под тяжестью приговора, а часы… все часы мира тикали ужасающе громко, воруя секунды из бесценного месяца, отведенного для поиска несуществующего решения. В общем, день был серым, а жизнь – конченной.

– На чердак, – еще раз повторил Микаэле.

– Ты что, сам себе эхо создаешь? Звучно-то как! Дай соображу, – девушка прицельно бросила зонтик на колени Петру. Хмыкнула, когда он поймал и стал держать, как держат, наверное, ядовитых змей. – Ты что, мозгатый? Йен огреб свежую занозу? Ты вместо профессора? Наконец-то. Старик был зануда, я разок послушала их треп и заснула в пять минут. Как осенний дождик, без перерывов – кап-кап-кап на мозги. Что ни слово – плесень готовая.

Микаэле улыбнулся шире, увереннее. Осмотрел прихожую, подвинул стулья, поправил ковер. Порылся в ящиках огромного шкафа, чихнул, погонял пыль руками… и стал рыться упорнее, внимательнее. Наконец, добыл то, что имеется в прихожей любого особняка… конечно, если главное и самое просторное его помещение – зал для балов и обучения танцам.

– Метроном, – пояснил Микаэле. Установил вещицу на каминной полке, запустил. – О, не скрипит и не заедает. Вам повезло, мне – тем более. Без музыки учиться даже лучше, если есть метроном. Позвольте вашу руку. Я был в ужасном настроении, но вы исцелили меня. Брат всегда говорил, что я слегка павлин. Сейчас я понял, в его словах есть правда.

– Ну-ну, – девушка и не подумала отодвигаться, вырывать руку. – Учи, коли хвост распустил.

– Охотно. Спину прямее. Голову чуть вбок… да, и немного прогнуться. И я умоляю, не стоит вести, танец по сути неравноправен, мужчина в нем отождествляется с явной силой, а женщина…

– Покорна, – пискляво передразнили в ответ.

– О, ни в коем случае. Назову это гибкой силой, – Микаэле и его партнерша двигались маленькими, пробными шажками, без сложных фигур. В такт метроному было очень удобно разговаривать. Слова делались… музыкой. – У стали два качества – прочность и упругость. Вас устроит такая аналогия? Или вот, успех создают упорство и талант. Я очень ценю различия и особенности. В этом смысле неравенство есть основа роста. Зовите меня Мики. Смотрите в глаза не так прямо, танец требует умеренного кокетства. Танец – это игра, где нет проигравших, замечательно ведь? О, прекратите жевать губами счет, просто слушайте меня и метроном. У вас врожденное чувство ритма, это очевидно. Снова пробуем, шаги шире, и дышим в такт.

Вторая попытка сложилась удачнее первой. Отдавленные пальцы обеих ног партнера больше не попадали под туфельки партнёрши, шаги получались ровнее и увереннее. Микаэле щурился и едва сдерживал беспричинный смех. В темной прихожей пахло сыростью и немножко – гарью, а еще бараньим пловом и сбежавшим молоком. Любой из перечисленных запахов для богатого особняка совершенно необычен. Может, поэтому метроном считал какое-то иное время. Яркое, настоящее. Живое.

– Слушай, а ты знаешь все пятьдесят танцев?

– Хорошо знаю три. Они парадные, на них зиждется этикет. И я думал, что мне не нравится танцевать, это ведь обязанность, а не право.

– Ха?

– На балу танцуют, потому что так принято. Не все, но многие. О, я начинаю понимать, что моя первая жена не зря бросила меня.

– Бросила?

– Украла важные бумаги и еще деньги. Бумаги попали туда, куда я и планировал. Деньги позволили ей закрыть долги. Я же сказал, меня стоило бросить. Я расчетлив до безобразия.

Девушка хихикнула, прижалась плотнее и шепнула в ухо: мол, скажи, где сейф, и можешь не жениться, бросай сразу, пристрою и денежки, и бумаги!.. Микаэле рассмеялся. Это было так хорошо – просто смеяться, как все люди. Не рассуждая, не выверяя интонации, не контролируя выражение лица.

– О, не надо сопротивляться, позвольте себе немного доверия к партнеру… вон та картина в уголке, маленькая. Возьметесь воровать, хватайте ее. Она ценнее прочих и удобна для выноса. Я заслужил доверие?

– Та темненькая мазня? Бесы, а я ведь верю!

– Как удачно. Вот, теперь я веду, а вы…

– Ведусь, и вся исхожу на косоглазие, – хихикнула девушка. – Мики, а ты какого рожна выкаешь? Ты ж не старый.

– О, как-то… привычка сказывается. И я не удостоен права узнать имя. Вернусь к различиям. Вы знаете инаньский знак двух начал, света и тьмы? Глупейшее его толкование – добро и зло. Но это воистину примитивно! Два начала всего лишь противоположности без явной заданности их названий, а сам знак – баланс. Нам в танце требуется баланс, а для этого надо быть… противоположностями.