не было принято никаких решений, что и повело вскоре к конфликтам, исходной точкой для «вторых послужил во­прос о трапезе.

О событиях в Антиохии Деяния непосредственно ничего не сообщают. Но история обращения языческого сотника Корнилия (Деяния 10, 1 и сл.) Петром, которому явилось видение, поставившее его в известность об уничтожении уста­новленного иудейским законодательством о пище разграни­чения между обрезанными и необрезанными и который был привлечен в Иерусалиме к ответу за то, что он ел вместе с необрезанными (11, 2 и сл.), — эта история, несмотря на свой мифический характер, все же содержит довольно ясные на­меки на события в Антиохии. В своем стремлении возвели­чить Петра автор Деяний решил, по-видимому, умолчать о действительном событии, хотя оно и было ему известно, и заменил его другим рассказом, в котором о Петре гово­рится, что он первый сел за один стол с язычниками и что это было одобрено остальными апостолами. Во всяком случае, совещание по поводу отношения язычников-хри­стиан к закону и обрезанию, о котором идет речь в гл. 15-ой Деяний, было бы лишено всякого смысла, если бы история с Петром и сотником, произошла уже раньше. Автор же Послания к галатам использовал, напротив, именно тот по­длинник, который подверг переработке повествователь Дея­ний и который осуждает иудео-христианство в лице Петра, чтобы унизить его в глазах язычников и прославить свое собственное, отвергающее закон евангелие, как единственно последовательное и истинное. Он заставляет Павла воспро­тивиться нерешительному и трусливому поведению Петра и пользуется этим случаем для того, чтобы, опираясь главным образом на Послание к римлянам, изложить свое собственное евангелие со всеми его враждебными закону выводами. Пусть усматривают в этом «подвиг всемирно-исторического значения», поскольку здесь мистическое евангелие свободы впервые достигает кульминационной точки своего развития и поскольку тут и осуществляется полный разрыв с иудео-христианством; но только это не подвиг того Павла, жизнь которого описывают Деяния и с миросозерцанием которого мы рассчитывали познакомиться в основных писаниях — в Послании к римлянам и обоих Посланиях к коринфянам; и даже те, в глазах которых Послание к галатам предста­вляется «неоценимым материалом для изучения биографии и психики Павла» (Вейс) и которые, основываясь на нем, пытаются исправить повествование Деяний, обнаружи­вают полное незнакомство с истинным характером этого послания.

Ибо в нем мы имеем дело не с настоящим Павлом, Па­влом I, верным закону проповедником искупительной смерти Христа, и даже не с Павлом II, мистиком и склонным к фан­тазированию продолжателем первоначального Павлова уче­ния, а с Павлом III, в глазах которого образ настоя­щего Павла, вследствие его связи с. Павлом II, уже перерос всех остальных апостолов и который в конце концов оза­бочен только тем, чтобы изобразить иудео-христианство Петра и Иакова, как неполноценную форму евангелия, а его представителей как столь же неполноценные фигуры, ь тем самым окружить образ Павла еще большим ореолом.

Но если после всего вышесказанного еще остаются какие-либо сомнения, то они всецело устраняются тем об­стоятельством, что и в остальных отношениях Послание к галатам представляется вымыслом. Ибо изображение от­ношения Павла к галатам тоже не отличается правдоподоб­ностью и ясностью и представляет собой, как это доказы­вает главным образом Гал. 4, 12 — 20, воспроизведение со­бытий, изложенных в Посланиях к коринфянам, в особен­ности во втором из них; оттуда же позаимствованы и фи­гуры иудаистических подстрекателей, которые, якобы, от­били у апостола его общину. Прославленной живости ц наглядности изложения, будто бы обычно присущих Павло­вым посланиям, в Послании к галатам нет и следа. Все в нем абстрактно, во всем видно умничанье, все производит впе­чатление не пережитого, а придуманного, да к тому же и здесь автору не удалось избежать противоречия с самим собой, ибо он заставляет Павла писать такие вещи, которые были уместны в посланиях к коринфянам, но совершенно непонятны, поскольку дело касается галатов.

Таким образом, Послание к галатам отнюдь не опровер­гает нашего прежнего утверждения, что две различные точки зрения, сопутствующие друг другу и переплетаю­щиеся друг с другом в Послании к римлянам и в Посланиях к коринфянам, принадлежат двум различным авторам и что Павел, который со своим мистическим евангелием свободы во Христе оказал огромное влияние на последующее время, не имеет ничего общего с Павлом Деяний. Послание к гала­там есть не что иное, как «личный документ» апостола Павла. Автор этого послания — вымышленная личность; поэтому не может быть речи и о том, чтобы развиваемое им теологическое миросозерцание, в основных своих чертах совпадающее с мировоззрением Павла II, исхо­дило от исторического Павла. Мы имеем здесь дело с основ­ными течениями иудейского гностицизма или апокалиптиче­ской иисусовой секты, различно относившихся к иудейскому закону с окрещенных именем одного и того же Павла, рас­суждения которого были соединены и переплетены со взглядами исторического Павла только потому, что настоящий Павел держал себя по отношению к иудейскому закону более независимо, чем кто-либо другой, и что под его влиянием вопрос о проповеди среди язычников впервые сделался цен­тром христианского сознания.

Этим объясняется также и колеблющаяся и нерешитель­ная позиция Павла Деяний по отношению к закону, оказав­шаяся, однако, достаточно своеобразной для того, чтобы благочестивые иудеи смогли обвинить его в отпадении от традиционной веры; этим же объясняется противоречие между тем образом Павла, который рисуют нам Деяния, и тем впечатлением, которое мы выносим о нем из его посла­ний, а именно как о стороннике непримиримо-враждебного отношения к закону, исключающего всякую возможность ка­кого бы то ни было религиозного общения между Павлом и иудеями.

До сих пор все нападки на подлинность Павловых по­сланий отклонялись ссылкой на их самобытность, живость и личный характер — черты, которые будто бы исключают всякую мысль о том, что Павловы послания, как это утвер­ждает радикальная школа голландской теологии, суть искусственный продукт позднейшей переработки, при чем, однако, оставляются в стороне многочисленные дополнения и изменения, которые отчасти не отрицаются и сторонни­ками подлинности Павловых посланий. Этот спорный во­прос отпадет, если мы согласимся, что соответствующие по­слания, т. е. Послание к римлянам и оба Послания к корин­фянам, как это здесь и признается возможным, в действи­тельности частично содержат подлинные рассуждения истори­ческого Павла, на чей счет и должны быть отнесены в первую очередь все личные размышления автора этих посланий. Но это максимум уступок, которые могут быть, по справедливости, сделаны сторонникам подлинности Павло­вых посланий без риска уклониться от самого характера этих посланий и их несоответствия Деяниям. Однако, до тех пор, пока эти разногласия не будут устранены в корне, нам придется рассматривать упрямое отстаивание немецкими историко-теологами «бесспорной» подлинности Павловых посланий в целом, как предвзятое мнение.

Что же касается остальных Павловых посланий,