В первый период своего гетманства, когда положение немцев на Украине казалось достаточно прочным, «самостийная тенденция» в политике Скоропадского явно превалировала над «русофильской». Позднее, когда четче и яснее стала вырисовываться перспектива военного поражения Германии, гетманское правительство и лично Скоропадский усилили свое «русофильство». Это, в частности, выразилось в увеличении помощи деньгами, оружием и иными материалами Добровольческой армии[642], стоявшей на позициях антантофильства и отвергавшей сепаратизм и самостийность. В ходе секретных встреч с представителями Добровольческой армии Скоропадский уверял их, что он ничем «не связан с Берлином» и в будущем готов «подчиниться законному монарху»[643]. Но все это произойдет в дальнейшем, а пока, весной и летом 1918 г., различные «русофильские» группировки изыскивали способы, чтобы оказать давление на Скоропадского в нужном для них направлении.

Особенно упорно циркулировали «сведения» о якобы секретных контактах немцев (и даже самого кайзера) с находившимся уже в Екатеринбурге Николаем Романовым и чуть ли не о достигнутом между ними соглашении относительно восстановления монархии во «всероссийском масштабе». Позднее, когда придет известие о расстреле бывшего царя, русские монархисты в Киеве будут говорить о том, что «государь-император» на самом деле жив и лишь скрывается, что в Киев ожидается прибытие наследника престола Алексея с матерью, которого объявят царем[644]. Тогда же в Москве была вскрыта истинная подоплека этих фабрикации. В бюллетени Бюро печати ВЦИК от 31 августа 1918 г. говорилось: «Украинская пресса муссирует слух о спасении Н. Романова. Цели этого слуха объясняются стремлением контрреволюции собрать вокруг подготовляемого самозванца темные силы»[645]. Но даже в наше время эти слухи, попавшие в эмигрантско-монархическую мемуаристику, вполне серьезно рассматриваются некоторыми авторами[646].

«Тон» в Киеве задавали монархисты явно черносотенной окраски, такие, как бывший предводитель дворянства Киевской губернии Ф. Безак, бывший командир Кавалергардского полка князь Долгоруков, помещик Тверской губернии князь Волконский, братья герцоги Лейхтенбергские, князь Туманов, генерал Шиллинг, генерал Б. Бискупский и др. Они создали так называемое «Особое политическое бюро на Украине», действовавшее в контакте с германским командованием и германской контрразведкой.

Другая монархическая организация черносотенной окраски, обосновавшаяся в Киеве, – союз «Наша родина», в котором «председательствовал» бывший правый IV Государственной думы В. Бобринский. Этот союз выпускал свою газетку под тем же названием. Она клеймила «добровольческих вождей», особенно генерала Алексеева, который якобы в начале марта 1917 г. устроил Николаю II «ловушку» в Пскове, нападала на антантовских союзников, «подстроивших» в России революцию, предрекала «неминуемое восстановление монархии».

Близкой к «Нашей родине» была группа монархистов, возглавляемая Алексеем Бобринским, которая стремилась несколько умерить черносотенный пыл В. Бобринского и его друзей. А. Бобринский говорил, что он «боится не столько левых, сколько крайне правых, которые, еще не победив, проявляют столько зверской злобы и нетерпимости, что становится жутко и страшно»[647]. С целью придания политической «благопристойности», часть монархистов в Киеве объединилась в так называемый «Монархический блок», возглавляемый бывшим националистом Балашовым и тем же Владимиром Бобринским. Еще более «левой» группой было так называемое «Совещание членов Государственного совета и Государственных дум всех созывов». Сюда, помимо крайне правых (Пуришкевича и др.), входили октябристы и некоторые кадеты, главным образом бывшие «правоцентристы», переехавшие в Киев из Москвы. Большинство членов «совещания» высказывались за восстановление конституционной монархии[648].

Но ни одна из киевских монархических групп не могла выдвинуть фигуру, которая бы в глазах германских оккупационных властей была достаточно представительной для проведения серьезных политических акций. Действительно, кто мог стать такой «фигурой»? Мало кому известный черносотенец Ф. Безак? Фанфаронистый князь Долгоруков? Захлебнувшийся от собственной злобы В. Бобринский? Эти и им подобные люди могли оказать немцам примерно такую же «услугу», какую Марковы-2-е или Пуришкевичи оказали царизму в период его кризиса и крушения…

Но вот в конце мая (начале июня по н. ст.) в Киев из Ростова прибыл некий «профессор Иванов», широкоплечий, крепко сбитый человек с бритой головой и бритым лицом[649]. Только немногие из киевских кадетов (вошедших в «министерство Скоропадского») знали, что «профессор Иванов» – ни кто иной, как изменивший свою внешность лидер партии кадетов Милюков. Приезд его в оккупированный немцами Киев был в высшей степени неожиданным. Ярый «германоборец», человек, которому преданность Антанте в апреле 1917 г. фактически стоила поста министра иностранных дел Временного правительства, теперь совершил политический вольт, поворот на 180 градусов.

Милюков прожил долгую жизнь, немало написал в эмиграции о прошлом, но о своем «киевском сидении» летом 1918 г. если и вспоминал, то весьма глухо. Это «сидение» ему так и не забыли в верхах «белого движения», которое после поражения Германии осенью 1918 г. стало однозначно «антантофильским», да и в правящих кругах Антанты оно серьезно подорвало его авторитет. Но Милюков был не только историк по профессии, но, как о нем часто говорили, «сам себе историк»: он постоянно вел пространные записи (дневники) обо всех политических заседаниях, совещаниях, переговорах, в которых принимал участие. Вел он их и в Киеве. Позднее они были объединены в рукописи под названием «Киев – Екатеринодар, май 1918 – октябрь 1918 г.»[650]. Рукопись эта не публиковалась. Но, еще находясь в Киеве, Милюков на основании своих дневниковых записей составил записку для «Правого центра» (данные из которой уже в эмиграции попали в «Очерки русской смуты» А. И. Деникина). Милюковская записка уже «подработанный материал»: автор выглядит в ней «стойким борцом» за «русское дело»; дневниковые записи освещают позицию Милюкова в более реальном свете. Благодаря этим записям мы теперь можем почти стенографически восстановить содержание киевских «милюковско-немецких» переговоров. И перед нами предстанет поразительный образчик политической беспринципности одного из крупнейших лидеров российской буржуазии, образчик, ярко демонстрирующий его готовность поставить свой классовый интерес выше интереса национального, а значит, и лживость его «патриотических» разглагольствований…