кем ты возилась! Ведь там полено, а я твоя-то дочь. Вот, — говорит, — меня спас человек.

Вот отец со службы пришел из церкви, и вот она рассказала, как жила и как ходила:

— А все, — говорит, — я приходила, ее качала и мучила, меня посылали мучить, чтоб она день и ночь ревела, все дразнила, чтоб ревела. А я, — говорит, — ваша дочь.

А она еще прибор с собой принесла. Золотой прибор. Прибор-то кинул отец, — к черту, говорит, прибор, — черту отдал, а черт схватил да притащил домой.

— А я, — говорит, — прибор-то с собой забрала.

Тогда сказала, отец так и принял ее.

Вот тоже быль, говорят, была.

ОВИННИК, БАННИК И ПОЛЕВОЙ

ВЕРНО, ОВИННИК ПОМОГАЕТ...[80]

НЕ забыть мне никогда, как я раз испугалась. Шла я это из поля домой невдалеке от своего овина, вижу, мой муж там работает — веет ворох. Прихожу домой, а он сидит за столом и закусывает. Я так и обмерла, едва опомнилась да и говорю:

— Батько, батько, я сейчас видела тебя работающим в овине.

— Ну вот, что ты баешь, я дома, как видишь, а пришел давненько. Кого видела, так об этом не калякай, это, верно, нашей работе овинник помогает — худо бы не случилось...

А потом благодаря Богу беды никакой не село.

А НЕ ПЫТАЙ СУДЬБУ!

ОХОТНИКИ большие овинные вышучивать девок! Иной раз и предсказывают им будущую судьбу.

На святках бегают в овины "завораживаться". Соберутся где на задах у поленниц или где на улице в потаенном местечке ночью, чтобы ничей глаз их не увидел. Перед тем как идти завораживаться, от места дорожку к овину протопчут. Вот когда на селенье все затихнет, они и примутся за свою работу.

Сперва одна пойдет в овин, сведает про свою судьбу и воротится к подругам, потом другая, за нею третья, и так все перебывают.

Подойдет гадальщица к овину, крест с себя снимет, юркнет под навес, повернется спиною к прорубленному окошку, в которое подают снопы сушить, заворотит сарафан или платье и сядет, посвесится в овин-то и сейчас заклятье говорит:

— Хани меня, мани меня по голому гузницу, мохнатой ручищей!

Тут девка уж и чувствуй, какой рукою он погладит: ежели мохнатой — за богатого выйдет замуж, голою — за бедного, колючею, словно елка, — за пьяницу. Такая уж судьба и выйдет девке, какую ей в овине покажет.

Самые смелые над подлазом завораживаются: свесятся и то же заклятье скажут. Не всегда, однако, благополучно обходится: ладно еще, если овинный облапит только девку, поиграть с нею захочет, а то плахой или лопатой треснет. Мало того, что перепугает и долго проболит то место, по которому он хватит, — невозможно девке понять, какую это он судьбу ей предсказывает, счастье или бессчастье.

Пытают по-овинному судьбу и молодые бабы, у коих мужья в солдатах или где на стороне живут.

Одна такая баба в Угорах живет, Кологривского уезда, Матреной ее зовут. С большого разума удумала в овин заворожиться! Увязалась с девками, покатила и над самым подлазом, с ямою-то, стала. Так ее из ямы-то как чем-то тяжелым двинет, так она уж и не помнит, какою силою ее вышибло из овина и опять к девкам принесло. Долго не в своем разуме солдатка находилась. Должно, замужней женщине не подобает судьбу пытать.

ИМЕНИНЫ ОВИННОГО

ХОРОШИЙ, степенный и умный был мужик Тихон Сосипатрович. Деревенское общество много раз выбирало его в сельские старосты, но он всякий раз отказывался от этой чести.

— Ослободите, православные! — говаривал мужик. — Выберите другого. Ежели я приму на себя такой чин, то мне придется с добрыми людьми ссориться, браниться и в грех вступать, а я этого не желаю, мне охота с вами в мире пожить.

Ну, прошение его и уважат, потому — первый человек в обществе, а главное, человек больно нужный: всякого он из нужды выручит, хлеба даст и деньгами ссудит и никогда тебе не напомнит, ждет, пока сам не вернешь.

Был он человек бездетный, жил с одной женой Маврою. Хотя оба и в летах, но здоровые, работать злые[81] и всего у них было много. Справные люди, жили хорошо. Каждое воскресенье и праздник в церковь ходили, нищую братию оделяли.

Одним только Тихон Сосипатров пренебрегал: лет пять не справлял именины овинника.

— Самое пустое это дело, — говорил Тихон. — Разве есть какие овинные?

Ну, тот и дал о себе вестку.

Сняли они хлеба, насадили сушить овин на ночь, а чтобы утром, на зорьке, обмолотить. Насадил Тихон овин, потушил огонь и пошел домой, чтобы отдохнуть на печке. Только он лег, не успел глаза сомкнуть, как слышит крик:

— У Тихона Сосипатрова овин горит!

Соскочил с печи, вон из избы. Бежит на гумно, а овин так и полыхает. Народ сбежался, стройку растаскали, а хлеб, рожь, до последнего зерна испепелились.

— Экое несчастье! — говорил народ. — Все погорело!

Тихон живо изладил заново овин, опять снопов насадил, а сам по дворам пошел. Не успел на печь залезть, как на поле кричат:

— Овин Тихонов горит, овин горит!

Дотла и другой овин сгорел, ровно корова языком слизнула.

Поставил третий овин — такая же участь и этот постигла.

Тихон с хозяйкой советоваться: как быть, что делать? Мавра баба разумная, посоветовала к попу сходить: он наставит уму-разуму.

Точно, батюшка, покойник, царство ему небесное, наученье такое сделал:

— Построишь новый овин, — сказал, — станешь сушить хлеб — и покарауль. Это, по моему мнению, овинный бедокурит, озорничает нечистый.

Тихон за наученье сунул в руку батюшке и исполнил, что тот ему приказал. Построил новый овин, ночью высушил снопы, огонь в полазе потушил, взял кол и сел за пеледу[82]; поджидает, не покажется ли где овинный с огнем.

Недолго пришлось ждать. Смотрит, идет гумном сосед его Иван, идет спешно и по сторонам озирается; подошел к овину, выхватил из-под застрехи пучок соломы, чиркнул спичкой и стал зажигать.

Тихон Сосипатров выкатился из-за пеледы да как хватит колом соседа! Тот — дралка[83]; Тихон с колом за ним бежит да сыплет