— Зря кота выперли, надо было им занюхивать.

Жутко хочется выяснить причины такого решения Кости, но спрашивать Серебров опасается. Да плевать на причины, главное, что он хоть чего-то захотел. Сначала вышел из комнаты, теперь протез, потом, может, согласится закончить образование и попробует чем-нибудь заняться. Пусть ненавидит его, но живет.

У Сергея складывается ощущение, что Кисточка встряхнула весь дом. Он старается не признаваться себе, но в глубине души понимает, что пойдет на все, чтобы она осталась.

* * *

Я чувствую себя принцессой. Серьезно, если принцессы бы попадали в больницы, наверное, они лежали бы там так, как лежу я.

Конечно, с королевской жизнью не очень вяжутся болезненные процедуры типа массажа и ЛФК, но зато вне процедурных, когда я предоставлена самой себе, мне кажется, что жизнь лучше быть не может.

Я все еще не могу долго читать или смотреть телевизор — начинает болеть голова. Но это временное явление, я надеюсь, рано или поздно мне удастся засыпать без таблетки. На рисование, кстати, головная боль не распространяется, и я часами сижу с блокнотом. Здоровая рука рисует довольно сносно, а сломанная слушается еще плохо. Для нее у меня специальные мячики, хэндгамы и даже Элькин песок, мы с ним возимся вместе, когда она приезжает.

Я неплохо выгляжу: косметика творит чудеса. И косметолог, конечно, который вообще-то занимается инъекционной косметологией в клинике, но для меня делает и всякие пилинги с масками. Пожалуй, последствия случившегося меньше всего ударили по внешности. Худоба исчезла через пару недель хорошего питания, волосы восстановились спустя пару масок, круги под глазами исчезли, осталась только легкая бледность: из-за ноги я не могу далеко гулять, а на улице слишком скользко для костылей.

Сергей скупил для меня половину художественного, половину косметического, половину книжного (когда узнал, что от экранов голова болит сильнее) и, пожалуй, весь салон нижнего белья и домашней одежды. Это не больничные бесформенные рубашки, а шелковые сорочки — пока нога была в гипсе, и атласные пижамы — когда гипс сняли. Благодаря ему я чувствую себя как минимум симпатичной, а как максимум — красивой.

И благодаря тому, что они с Элей приезжают почти каждый день. Обедают вместе со мной, рассказывают какие-то истории. Кажется, у них появляется что-то вроде собственного мира. С черным котенком и какими-то домашними проблемами. Они словно ждут, когда в этот мир вернусь я. Это, конечно, беспокоит. Я не знаю, чего от меня хочет Сергей. Делает он все это, потому что еще чувствует желание ко мне, или просто считает себя виноватым за то, что я оказалась в больнице. Мы об этом не говорим, мы вообще ведем себя подчеркнуто сдержанно, помня о бесхитростном признании Эли, что у мамы и дяди Сережи роман.

Мне кажется, я схожу с ума, потому что запоминаю каждое прикосновение и каждый мимолетный, почти невинный, поцелуй. Ищу в них признаки того, что все еще желанна.

Когда врач сообщает, что готов меня выписать, одновременно и пугаюсь, и радуюсь. Радуюсь свободе, а пугаюсь возвращению в дом Сереброва и сопутствующей неизвестности. Захочет ли он, чтобы я осталась? И хочу ли остаться сама?

На последнем приеме врач расписывает мне программу реабилитации.

— Вы будете каждый день, за исключением воскресенья, посещать ЛФК, массаж и физиолечение. Вот расписание, мы все состыковали так, чтобы вам не ездить по нескольку раз сюда. Вот порядок медикаментозного лечения, чтобы не забыли. Раз в месяц я буду ждать вас на приеме, и вот еще расписание диагностики. Мы должны наблюдать за организмом в динамике. Здесь, — он выдает три листа А4 с мелким текстом, — рекомендации. По питанию, по физической активности, по эмоциональным нагрузкам. Я советую воздержаться от полетов и смен часовых поясов хотя бы на полгода, от беременности на год или два, от экстремальных видов спорта на два года, от алкоголя на год, ну разве что в Новый Год не больше бокала шампанского, если очень хочется… что еще… здесь все написано, в общем, постарайтесь соблюдать, и все будет хорошо. Мой телефон тоже записан, если будут какие-то жалобы, звоните или приезжайте. Головные боли, не снимающиеся таблетками, потери сознания, памяти, какие-то неврологические симптомы — все, что кажется подозрительным. Отдыхайте, побольше гуляйте, ешьте фрукты и овощи, не злоупотребляйте курением, не нервничайте и все у вас, Евгения, будет хорошо. Мы с Сергеем Васильевичем проговорили план реабилитации и пока что сошлись на сроке в год, но, думаю, когда закончим с этим, еще отправим вас в санаторий.

Я пребываю в шоке от услышанного и увиденного. Вместе с рецептами врач отдает документы для Сереброва, и я вижу цену всего этого удовольствия. Пожалуй, столько мне не заработать ни за год, ни за пять. Он оплатил весь будущий год, а сколько стоила моя месячная кома… я знаю, что деньги — не главное для Сереброва, но не могу о них не думать. Точнее, не думать о том, что было бы, если бы не он.

Я с таким нетерпением жду, когда меня заберут домой, что хожу туда-сюда по палате. За несколько месяцев у меня скопился целый чемодан вещей. За окном валит снег: начало декабря выдается морозным. На мне легкие штаны и футболка. Нет зимних ботинок, только осенние сапожки. Куртка тоже легкая, но в машине тепло, и там я как-нибудь добегу до дома, авось не простыну. Главное, что уже скоро я буду спать в настоящей большой кровати, рядом будет бегать Элька, я смогу потискать их нового котенка и вообще почувствую себя счастливой.

Сергей приезжает в половину второго, с двумя здоровыми бумажными пакетами.

— У меня и так чемодан, ты что, решил нанять грузовик?

— Ой-ой-ой, какие мы юмористы. Я, Кисточка, решил, что негоже тебе по сугробам в туфельках бегать, и купит тебе зимние сапоги. Хотя вру, не я, дал задание Роме, у него подружка разбирается.

— У Ромы появилась подружка?

— Ага, он ее охранял. Я на его звонок саундтрек из "Телохранителя" поставил, он теперь бесится. Ладно, давай одеваться и валить отсюда. Там тебя уже ребенок ждет, не дождется, а через час у меня дела.

В коробке симпатичные замшевые сапожки моего размера, теплые и аккуратные. А во втором пакете тонкая черная блестящая шубка с красивым капюшоном. У меня даже дар речи пропадает.

— Я… я бы и в пуховике доехала…

— Знаешь, детка, пуховики я выбираю еще хуже, чем шубы. Давай, не капризничай, шапку я тебе не купил, так что быстро перебежками до машины. А где кресло? Врач сказал, тебя надо везти на кресле.

— Я отбилась, — смущенно признаюсь. — Хочу сама.

— Понятно. Бросай чемодан тут, пойдем сначала тебя посадим.

С этими словами Сергей так, будто это не стоит ни малейшего усилия, подхватывает меня на руки.

— Сережа! Я же сказала, что сама!

— Ты и идешь сама. Я же тебя не похищаю.

С неба падает снег, приятно касается лица. Я снимаю капюшон и смотрю в серое небо. Как много я пропустила! Почти всю ненавистную осень. Пожалуй, я больше не буду мечтать о том, чтобы осени не было. Такой ценой пропускать ее не хочу.