— Андрей Иваныч, прекрати, — Ковров отвернулся и сделал шаг назад. — Я тебя прошу…

— Не проси! — решительно отрезал Желябов. — Я тебе сказал: стреляться не буду. Это мое последнее слово.

Высказавшись таким образом, Желябов выплюнул окурок в камин, достал из пачки очередную папиросу, прикурил от уголька и отошел к погребной двери. Спустившись на три ступеньки, он остановился спиной к своим палачам и замер в ожидании, мерно выпуская клубы дыма.

Судорожно выдохнув, Ковров обернулся к Валентину, кивнул и протянул руку ладонью кверху.

Очень характерный жест.

Желябов, будучи хозяином, тоже так делал, в полном соответствии с неписаным регламентом Непричастности Первых Лиц.

Первые Лица никогда не бывают виновны. Любую работу «делают» либо исполнители, либо — если возникает некий особый формат наподобие теперешней ситуации — с использованием оружия исполнителей, которые в случае чего все возьмут на себя.

В этот раз Валентин, обычно выполняющий любую команду мгновенно и беспрекословно, слегка замешкался. Вопросительно посмотрел на Коврова, медленно расстегнул пуговицу пиджака, в нерешительности задержал руку у поясной кобуры…

Ковров принял эту заминку как должное: еще раз кивнул и прищелкнул пальцами: давай, не тяни…

Валентин достал пистолет из кобуры и протянул рукоятью вперед.

Ковров принял оружие и пошел в сторону погреба.

Валентин тотчас же достал из кармана мобильный, повесил на пояс и включил запись, слегка отдернув полу пиджака.

И в этот момент генерал вдруг резко остановился и развернулся.

«Допрыгался, идиот! — у Валентина мгновенно перехватило дыхание, в глазах потемнело от ужаса и ноги сделались ватными. — Господи… он что, спиной чует?!»

Вернувшись к Валентину, Ковров тихо и даже как будто ласково пояснил:

— Валя, так надо… Ты думаешь, я сам в восторге от этого? Верь мне — другого выхода нет…

Затем он вновь развернулся и решительно направился к Желябову.

Подойдя к погребу, Ковров ступил на первую ступеньку, приставил ствол к затылку низложенного иерарха и с отчетливой слезой в голосе произнес:

— Прости, брат. Сам знаешь, других вариантов нет…

Добравшись до пункта высадки, мы бросили уазик на произвол судьбы, резво отбежали от него метров на сто, затем выстроились в колонну по одному и направились к дальнему рубежу блокирования.

Радиостанции и ПНВ (приборы ночного видения) были выключены, мы двигались вполне первобытно, в гробовом молчании, держа в левой руке «флажок» путеводной веревки и «прислушиваясь» к малейшему ее натяжению.

Ну, что вам сказать про ощущения?

Темно, страшно, ни фига не видно, где-то впереди стрекочут «вертушки». Очень хочется включить ПНВ и как следует осмотреться. С непривычки постоянно спотыкаешься, о буграх и выбоинах никто из спереди идущих почему-то не предупреждает.

Нет, это все не то…

Это незначительные детали, а вот вам мое общее состояние: первые двадцать минут движения я невыносимо страдал.

Сразу после высадки непослушный организм зачем-то выдал лошадиную дозу гормонов, и от такого обилия я буквально задыхался, меня распирало изнутри не выплеснутой энергией, давление зашкаливало, казалось, я в любой момент могу лопнуть!

Шли мы вроде бы размеренным темпом, но я чувствовал себя так, словно только что пробежал километров пять с полной выкладкой и сейчас из последних сил добиваю завершающий круг.

В общем, было мне, ребята, очень плохо. Страшно хотелось все бросить, упасть и заявить идущему сзади меня Степе: да хоть пристрели меня, а дальше я не пойду!

Вот такой тихий ужас. Никогда ранее не замечал за собой таких приступов малодушия, а с тех пор как попал в команду, они случаются с завидной регулярностью (да почти что на каждой акции!). Если переживу сегодняшнюю ночь, надо будет потом обязательно обсудить это отклонение с доктором.

Страдал я таким образом, на грани жизни и смерти, без малого полчаса.

А потом мои страдания как-то самопроизвольно закончились. Организм прогрелся, привык, вработался в режим рейда, гормоны постепенно разбежались по нужным местам, да и размеренное движение тому способствовало (шли мы ровно, без рывков, можно сказать, монотонно), и стал я чувствовать себя сначала вполне сносно, а потом и хорошо, даже какую-то нездоровую эйфорию поймал.

Чувствовал я себя, ребята, не просто молодым, здоровым парнем, с автоматом на плече и двадцатью кило полезного груза за спиной, а полноправным членом команды профессионалов. И пусть сам я пока что отнюдь не профи, а скорее зрелый «чайник», но вскоре я обязательно стану таким же, как остальные члены команды. Я выложусь, я буду таким же, я буду… я буду!..

Я повторял это как мантру, ритмично, нараспев, и от этого у меня поднялось настроение и возникла та самая вышеуказанная эйфория (а тоже ведь отклонение, не к теще на блины идем!), в результате чего я выпал из обстановки и стал мурлыкать под нос в маршевом темпе We Will Rock You.

В этот момент путеводная нить резко дернулась, и я послушно рухнул наземь.

— Извини, упустил, — сказал Степа ровным тоном, словно бы сидел в кабинете и наблюдал за всем происходящим через камеру. — При постановке задач забыл дать команду «не петь». Персонально для тебя: не петь! Ни в голос, ни под нос. Задача ясна?

— Так точно!

— Гут. Встать.

Я послушно вскочил.

— Слушай, а что-то он громко упал, — заметил спереди вредный Юра. — Я услышал!

— Ну так какие проблемы? — разрешил Степа. — До рубежа не близко, можно потренироваться.

Я слегка попрактиковался в бесшумном приземлении и даже не подумал при этом роптать: все было правильно, получил по заслугам. По окончании экзерциций Степа меня напутствовал:

— Через километр у нас уже не будет возможности заниматься твоим воспитанием. Так что сделай одолжение, веди себя прилично. Вопросы?

— Никак нет!

— Гут. Продолжаем движение…

* * *

Двигались мы в следующем порядке: впереди Юра, за ним проводник, Спартак, я и в замыкании Степа. Шли, как и было сказано, в режиме радиомолчания, кроме общения на тему моего воспитания не было сказано ни слова, а все команды передавались посредством веревки.

Команд было немного, на инструктаже я их запомнил с первого раза. Резкий рывок в стойке — упали, тот же резкий рывок лежа или сидя — встали. Два коротких рывка — на колено, замри. Если натяжение — начинай движение, если лежишь и резкого рывка не последовало — ползи. Темп движения определяет ведущий, остальные подстраиваются под натяжение. В общем, все просто и легко запоминается. Единственно, с непривычки не сразу привыкаешь постоянно «прислушиваться» к веревке, но со временем приноравливаешься и начинаешь чувствовать ее как родную, как обязательное связующее звено между всеми членами команды. И — да, теперь я по-новому понимаю смысл выражения «идти в одной связке»…