даже взяли на себя труд подсчитать ущерб. Согласно этому подсчёту, я был ответственен за урон, составляющий триста восемьдесят тысяч и четыре золотые имперские кроны.

И двенадцать серебряных монет. И девять медных.

― Как примечательно, ― заметила Серафина, которая прочитала документ, заглядывая мне через плечо. ― Не думала, что можно так точно определить ущерб.

― Это лишь ущерб, который понёс торговый совет и о котором был уведомлён, ― фыркнул мужчина, осторожно ощупывая свой нос. ― Конечно, поступят ещё и другие претензии. Косвенные убытки, такие как потеря гарантийных выплат, трудовые потери из-за мёртвых и раненых и тому подобное. Их сложно измерить в деньгах. Стоимость чумы в Янасе придётся подсчитывать отдельно.

― И это возможно? ― удивлённо спросил я.

― Есть таблица, ― важно ответил мужчина. ― С числами, полученными из опыта. Вносятся пол и возраст мёртвого человека, его статус, и из этого следует коэффициент, который переносится в другую таблицу. Берётся это число и…

― Спасибо, ― сказал я, поднимая руку. ― Углубляться в подробности я не хотел. Значит вы двое выполняете задание торгового совета, чтобы следить за нами?

― Да, ― с гордостью ответил он. — И даже это подлое нападение не остановит нас от выполнения нашего гражданского долга! Вы ещё узнаете, что нельзя запугивать торговый совет и его представителей.

Я протянул ему руку, он отшатнулся назад и так сильно ударился головой о стену, что на глазах выступили слёзы, и на мгновение его глаза стали косыми.

― Я просто хотел вам помочь подняться, ― любезно объяснил я. ― Но если вы настаиваете…

Я положил монету и документ ему на грудь, посмотрел на второго, который всё ещё мирно спал, и пожал плечами.

― Теперь вам не нужно прятаться, ― любезно сказал я. ― Это избавит нас от недоразумений. Иначе мы всё ещё можем принять вас за убийц и уже не будем так нежны.

― Нежны? ― воскликнул он, искоса глядя на меня. ― Вы сломали мне нос, и это вы называете нежным?

― Ведь ваша голова всё ещё на месте, ― ответил я. ― Да благословят вас двоих боги. Надеюсь, вы скоро поправитесь.

Сделав три шага, я больше не мог сдерживать смех, Серафина тоже усмехнулась.

― Боги! ― промолвила она, качая головой. ― Это не смешно, Хавальд, совсем не смешно. Но эти двое…

― Я знаю, ― ухмыльнулся я. ― Таблица… боги!

Я покачал головой.

― Боюсь, что он сказал ещё и правду и такие таблицы, которые приравнивают жизнь человека к меди и серебру, действительно существуют! Кто вообще так думает?

― Ты знаешь ответ, ― сказала она. ― Торговцы.

Мы оглянулись. Там, рядом с калиткой в сад, стоял агент, прижимая к носу платок и сердито глядя нам вслед.

Она вздохнула.

― Они лучше, чем наездники душ… вопрос только в том, насколько!

25. Имперский мост

Мы пошли дальше и вскоре достигнув порт, повернули налево. Нам не потребовалось много времени, и мы уже добрались до Имперского моста. Он плоской дугой и без единого опорного столба тянулся семьдесят шагов через устье Аска, соединяя две половины имперского порта. Движение на нем было соответственно интенсивным.

С этой стороны мост украшала статуя молодой женщины в натуральную величину. Я с любопытством изучил её. Как и большинство статуй, она была аккуратно расписана; казалось, что она живая, настолько хорошо художник запечатлел ее. На ней были лёгкие доспехи из светлой кожи, с талии свисал слегка изогнутый меч. Её длинный чёрные волосы были распущены и развевались на невидимом ветру.

Она смотрела не на нас, а на другой конец моста, на её губах играла улыбка, как будто она знала секрет, который не хотела раскрывать. Если художник придерживался прообраза, её кожа была такого же золотистого оттенка, как и у Серафины, а также она немного напоминала мне Файлид, эмиру Газалабада. Мне было трудно определить её возраст; вокруг глаз были мелкие морщинки, кожа всё ещё обладала юношеской упругостью, но кто бы ни был художник, создавший эту статую, он запечатлел что-то от неё: тайну и мудрость, которые невозможно приобрести в юном возрасте.

Возможно, я ожидал увидеть эльфа или что-то в этом роде, но она была просто молодой женщиной с приветливой улыбкой. Нельзя было даже сказать, что она отличалась особой красотой.

Орикес назвал её умной. Умные женщины часто обладали особым шармом, которого не могла дать простая красота. Я начал искать надпись на этой статуи, но ничего не нашёл.

Серафина тоже подняла на неё глаза.

― Хотелось бы мне знать, кем она была, ― промолвила она. ― Странно, что её статуя стоит здесь, и никто не знает её имени.

― Орикес предложил мне показать её могилу. Думаю, там мы сможем найти имя. Император приказал убрать всё остальное, что указывало на неё. Интересно, почему?

Мы пошли дальше, я ещё раз оглянулся и проследил за её взглядом до другой статуи: мужчины в широкой мантии учёного, который с улыбкой смотрел на неё. Император показался мне очень молодым, он не выглядел даже на тридцать, хотя в то время правил уже несколько столетий. У него не было глубоких складок у носа, щеки были ещё гладкими, только у глаз художник заботливо вырезал в камне небольшие морщинки, появляющиеся от смеха.

В руках император держал чертёж, а в одной ― цепь, намотанную вокруг пальцев и отвес. Меня привлекло выражение его лица. Я редко когда видел статую правителя, демонстрирующую такую тоску и уязвимость. Я оглянулся на другую статую, отделённую Аском и находящуюся от него в семидесяти шагах… Она была слишком далеко и недосягаема для него вовеки.

Нос был точно его, губы тоже, и всё же мне было трудно соединить этих двух мужчин воедино. В моём сознании или перед глазами они выглядели размытыми, пока мне это не надоело, и я тихо выругался. Но потом, словно завеса была разорвана, я увидел перед собой императора… и вспомнил учёного по имени Кеннард, который пришёл в «Молот», не имея на себе никаких следов непогоды. Вскоре после того, как Бальтазар вновь направил поток миров в Аскир.

Наверное, он это заметил. Неудивительно, что он пришёл, чтобы проверить, что происходит.

― В чём дело, Хавальд? ― спросила Серафина. ― Ты так пристально смотришь на него.

― Если я просто смотрю, то образ распадается, ― попытался я объяснить. ― Я всё ещё вижу то же самое, но в