люди, которые с ним консультируются, он ходит спрашивать, нет ли работы, к чиновникам, которые озабочены тем, чтобы контролировать количество рабочих мест. Вокруг него работает куча народу – эта куча массу энергии, еды потребляет каждый в свою очередь, то есть это некий хоровод, который откуда-то с кого-то тянет ресурсы.

Тянет ресурсы, очевидно, с этого несчастного суданского динка. Потому что суданский динка живёт на пять долларов в неделю. Но если посмотреть, как реально идёт «откат» Великому Существу, то есть такая, например, вещь: государство печатает деньги. Это единственная финансовая компания, которая показывает дебет в качестве своего продукта в конце каждого года. Потому что как только деньги напечатаны, они дешевеют.

Напечатан, например, миллиард дензнаков. Этот миллиард дензнаков через год потерял, допустим, три процента своей первоначальной стоимости. Эти три процента первоначальной стоимости должны быть компенсированы. Как они будут компенсированы? Они будут компенсированы за счёт нас с вами. Это мы – своей суетой, своим напряжением, своим потом – перебросим мостик через эту пропасть трёх процентов, на которые эта сумма дензнаков стала дешевле в течение года.

Государство – это такая компания, которая выписывает «promissory notes», кредитные билеты, задача которых – только дешеветь. Это как бумажные деньги, которые китайцы жгли, чтобы перевести их своим умершим родственникам. Кстати говоря, один из образов «отката». Есть более тонкие, магические вещи. Но на глазах у всех это – политэкономия.

Деньги всегда только дешевеют. Они связаны с матрицей цивилизаций. Матрица цивилизаций никогда не крепнет. Вы родились в определённой матрице; одно поколение сменяет другое – и чуть-чуть слабеет вера и связь с этой матрицей. У следующего поколения будет вообще циничное отношение к этой матрице.

Деньги же основаны на сакральных символах – сакральность привязана к матрице; если вы не верите больше в эту матрицу, вы не верите больше в эти деньги. А когда торговец перестаёт верить в эти деньги, он завтра будет требовать больше денег за ту же самую колбасу или стакан молока, чем он требует сегодня. То есть он думает: «А завтра-то что может быть – неизвестно; а что я, дурак три копейки просить, надо пять копеек просить». Ведь как идёт инфляция? Инфляция идёт через неверие людей в деньги. Если они верят в деньги, они этими деньгами пользуются вопреки обстановке. Романовские деньги до 1921 года ходили в России во время Гражданской войны. А деникинские «колокольчики» ничего не стоили уже в момент напечатания. Немецкие марки, которые были очень крепкими деньгами практически в апреле 1945 года, в момент самоубийства Гитлера вдруг перестали вообще стоить что бы то ни было. Но ещё два года они ходили (миллиард марок за коробку спичек). И вдруг министр экономики Людвиг Эрхард привозит чемодан новых, напечатанных в Америке, марок, и на следующий день чёрный рынок исчезает и, оказывается, всё есть: колбаса, квартиры, билеты в театр. Он же не в чемодане с марками всё это привёз – оно было, просто никто это не выдавал за старые марки. А почему? Потому что не было этого режима. Но ведь ещё за несколько дней до поражения Германии эти марки обладали всей полнотой своей номинальной стоимости, то есть люди верили почти до конца.

В какой-то момент перестают верить, и всё – это бумага. Поскольку вера непрерывно умаляется, ибо вера идёт только в ложное – матрица всегда ложна, государство всегда ложно. Вера в ложное – это «завтра всегда будет меньше, чем сегодня, и деньги будут стоить чуть дешевле». А людей-то всё равно будут напрягать, чтобы они заполнили этот разрыв, потому что этой массой денег всё равно надо будет тот же самый оборот товаров профинансировать. Кто будет компенсировать? Мы с вами.

И в чём тут сатанизм? В том, что наше неверие в ложь заставляет нас больше работать на обеспечение этой лжи. Это система. Я в следующей лекции расскажу специфику Системы – что такое Система, в отличие от просто социума.

Вы сказали, что мысль относится к теологии. А любовь относится к метафизике или к теологии?

Любовь – это, конечно же, теологическое понятие, а не метафизическое, потому что любовь связана с аффективной экзистенциальной ситуацией человека, человеческой трагедии, человеческой драмы. А метафизика предполагает универсальное. Универсальное не включает в себя любовь, потому что любовь – это напряжение между полюсами. А полюса уже предполагают разделение.

Сказано о власти как об отражении фараона. Это сказано было о власти в целом? И второй вопрос: о роли закона.

Как об отражении Бытия в виде фараона. И да – о любой власти, власти в целом.

Дело в том, что фундаментальной политической идеей в теологии является понятие свободы. Что такое для нас, в контексте радикализма, свобода? Это не свобода пойти налево или направо, не свобода потребления (купить сименс, сони или самсунг), – нет. Свобода для нас – это свобода отражения от оригинала. Когда оригинал перед зеркалом поправляет галстук, отражение в зеркале отказывается поправить галстук; когда оригинал поднимает руку и грозит отражению пальцем, отражение показывает ему язык, – метафора. То есть это разрыв с оригиналом. Но разрыв с оригиналом может быть разным: может быть кажущийся разрыв. Скажем, свет от оригинала до зеркала летит миллион световых лет – оригинал уже десять раз и спляшет, и руку поднимет, а отражение в зеркале головой ещё не успеет покачать. И кажется, что в реальном, с точки зрения вечности, совпадении оно «не совпадает». Но это потому, что есть зазор, зазор «интерфейса», – это кажущаяся свобода. То есть, если у нас сегодня есть, с одной стороны, динка в Судане, а с другой стороны – офисный планктон в Париже и они ведут себя по-разному, – это не значит, что одни находятся в Системе, а другие – вне Системы. Они оба в системе, просто в разных уровнях удалённости от оригинала.

Есть, например, другие миры, в которых отражение не так ясно, оно более «мутно», оно находится в доформенных регионах нижних пластов Бытия. То, что здесь достаточно ярко, рельефно, формально, там – хаотическими пятнами. Можно сказать, что это тоже уровень свободы, но на самом деле это не уровень свободы. И здесь, например, имитируют нижние миры в оргиастических выходах, в дионисийских ритуалах, в этаком забвении всего, и говорят: «Мы ушли от некой жёсткой формы в некую свободу». Нет. Это просто попытка уйти в субформальные планы, то есть туда, где существует Мерцающая тьма. Но это – не свобода. Свобода – это там, где на уровне чёткой, ясной формы вы противопоставляете себя действиям оригинала, то есть замыслу и плану Иблиса.

Для того чтобы свободу, которая находится в