Может, джофуры позволят нам поселить в этом озере нового мульк-паука, думал он. Что-то придется делать, чтобы расчистить эту мешанину.

Линг толкнула его, оторвав от размышлений. ПОВЕРНИСЬ НАЗАД, было написано на ее дощечке. Ларк снова повторил ее маневр и вторично удивился.

Они переместились!

Как и раньше, в люке стояли неподвижные статуи. Только теперь их позы изменились! Один человек с удивленным видом указывал наружу. Другой словно смотрел прямо на Ларка, застыв в узнавании.

Они это проделали, пока мы на них не смотрели?

Ход времени в корабле не доступен его пониманию.

НАМ ПОТРЕБУЕТСЯ КОЕ-ЧТО СДЕЛАТЬ, написала Линг.

Ларк встретился с ней взглядом и увидел в ее глазах напряженную, но полную надежды иронию.

Он кивнул.

Ты можешь повторить это еще не раз.

Большую часть возвращения я провел, уткнувшись носом в дневник: восстанавливал все увиденное с тех пор, как «Мечта Вуфона» спустилась с Окончательной скалы. Клешня зубами любезно подточил мой карандаш. Я лег и записал предыдущий раздел.

То, что было догадкой, постепенно становилось уверенностью.

Сосредоточенность позволяла также отвлечься от страшных предчувствий и от боли в заживающей спине. Друзья старались подольститься ко мне, но я погрузился в хунское упрямство и отказывался делиться своими выводами. Ведь фувнтусы очень старались скрыть от нас свою истинную сущность.

Вращающийся голос сказал, что это для нашей защиты. Возможно, это просто покровительственный глейверский навоз. Типичный для взрослых. Но что, если он сказал правду? Могу ли я рисковать друзьями?

Когда придет время, я поделюсь только с голосом.

Она плыла в математических облаках.

Вокруг плавали дуги и отрезки конусов, сверкая, словно сделанные из вечного огня. Мимо пролетали метеоры, двигаясь по орбитам, предписанным тяготением.

Но тут к прыгающим формам присоединились более величественные фигуры, и Сара догадалась, что это движутся по своим орбитам — эллиптическим, а не параболическим — планеты. У каждой планеты была собственная зона, в которой передвигались другие формы.

Поднимаются, опускаются.

Поднимаются, опускаются.

Этот танец напомнил ей о забытой науке, которую она когда-то изучала по непонятным текстам из архива Библоса. В бреду возникло и название этой науки — орбитальная механика, — и эта наука утверждает, что громоздкое вращение солнц и планет подчиняется не более сложным уравнениям, чем движение мельничного или водяного колеса.

Сара смутно ощущала физическую боль. Но боль проходила словно сквозь пелену старой одежды, как будто что-то неприятное затолкали на дно ящика в платяном шкафу. Сильный запах мазей треки заполнял ноздри, прогоняя боль и тревогу, оставалась только одна тревожная мысль: я ранена.

Иногда она настолько приходила в себя, что слышала речь нескольких протяжных урских голосов, ворчливый и напряженный голос взрывника Курта и еще один голос, чью жесткую педантичную четкость она помнит по прежним дням.

Пурофски. Мудрец загадок.

Но что он здесь делает?

И где это здесь?

Один раз ей даже удалось приоткрыть глаза в надежде разрешить загадку. Но Сара тут же поняла, что, должно быть, еще видит сон. Не может существовать такого места, которое она увидела сквозь неясную дымку, — мира вращающегося стекла. Вселенной прозрачных сосудов, дисков и колес, вращающихся и наклоняющихся вокруг друг друга под странными углами, ритмичными взрывами отбрасывая отражения.

Все это слишком ошеломляюще. Сара, защищаясь от водоворота, снова закрыла глаза, но водоворот сохранился в сознании и продолжал существовать в абстрактном виде.

На переднем крае сознания возникла синусоидальная волна, но не неподвижная, какие она помнила по чертежам в книгах. Эта разворачивалась, как круги на воде, причем переменным измерением служило время.

Вскоре к первой волне присоединилась вторая, с вдвое большей частотой, потом третья — с еще более спрессованными пиками и углублениями. Один за другим возникали новые циклы, смешивались с предыдущими, сочетались в бесконечных сериях — трансформировались, — и их сумма указывала на новую сложную фигуру, с неровными вершинами и ущельями, словно горный хребет.

Из порядка хаос.

Горы напомнили последнее, что видела Сара, прежде чем свалиться с узкой тропы и полететь к огненной реке.

Вспышки на далекой вершине: длинная-короткая, короткая-длинная — средней длины — короткая-короткая.

Закодированное сообщение, переданное вспышками света, подобное галдва.

Срочное сообщение, переданное тайно сообщение о битве.

Мечущиеся в беспорядке мысли иногда прерывало мягкое прикосновение ко лбу — теплая ткань или нежная рука. Сара узнает длинные ловкие пальцы Прити, но есть и другая текстура, мужское прикосновение к руке или щеке. Он иногда держит ее за руку.

А когда он запел, она поняла, что это Незнакомец Эмерсон, узнала его по необычному акценту и по тому, как вырываются слова песни, вытекают из памяти гладко, как поток жидкости, без мыслей о какой-то фразе или отдельном слове. Но песня не странно синкопированная старинная земная баллада, а народная джиджоанская песня, знакомая с детства. Мать пела ее Саре, когда та болела, а сама Сара напевала ее человеку из космоса, упавшему на планету и едва живому.

Один — это горловой мешок, которым можно тебе петь, Два — это пара рук, которые укачают тебя и погрузят в сладкий сон, Три — это кольца, которые раздуваются и выдувают облачка счастливого пара, Четыре — это глазные стебельки, которые раскачиваются и пляшут, заглядывая в твой сон, Пять — это когти, которые принесут тебе новый ящик надежды, Шесть — это быстрые копыта, чтобы нестись по прерии, Семь — это тайные мысли, ждущие в глубине, Но восемь приходит от гигантского камня, чья песня медленно проникает в тебя.

Даже в полубессознательном состоянии она знала нечто очень важное. Он не мог бы петь, если бы слова не были у него глубоко внутри, под изуродованными частями мозга. Это значило, что она тронула его, когда их роли переменились.

И никакие мази во всем мире, никакая математика не могли сделать для Сары большего. Ее вернуло к жизни сознание того, что кто-то нуждается в ней.

Мы радостно сознаем важность нашей миссии, не правда ли, Мои кольца? Вот стоим мы, груда престарелых, потрепанных колец, но нам поручено благородное дело — мы должны объяснить послам шести рас новый порядок, установленный в этом мире.

Первое — они не должны надеяться на приход великих судей из тех Институтов, где обдумывается участь десяти тысяч звездных рас. В Пяти Галактиках слишком разыгрались страсти. Силы Институтов отозваны, отступили и робкие, так называемые умеренные кланы, драчливое неэффективное большинство. Мужество в наши дни проявляют только большие религиозные союзы, они сражаются из-за того, как именно повернутся галактические колеса во время перемен.