А за Домом пионеров на углу Покровки и бульвара был небольшой старый скверик.

Там он и посидит. И решит, что делать дальше…

Он медленно, превозмогая слабость во всем теле, двинулся в сторону сквера. Он шел, глядя себе под ноги, с трудом передвигая ноги.

«Старик! Совсем стал стариком…» – думал Сергей Александрович Корсаков, и вдруг ему стало так жаль себя, одновременно какое-то внутреннее возмущение возникло в его душе, и он остановился… Глубоко вздохнул, раз, другой… Боль и слабость хоть на минуту оставили его, и он пошел дальше крепким, широким, каким-то полководческим шагом – упругим и властным, так что прохожие начали сторониться, уступая ему дорогу.

Он дошел до сквера, сел на широкую скамейку, закинул ногу на ногу… И шумно, глубоко вдохнул воздух. Ему стало легче, и одновременно он понял, что эта сотня шагов далась ему нелегко. Но все-таки он победил свою слабость! Сергей Александрович снял шляпу-тирольку, вытер пот со лба свежим цветным платком. И на мгновение потерял сознание.

Сергей Александрович знал, что у него сильное сердце, – подобные возрастные выключения сознания были нередки, но они были коротки, и он вроде бы привык к ним.

На гипертонию он тоже не очень обращал внимания. Редко мерил давление – оно нещадно скакало, и Корсаков приучился сам принимать лекарства. Но больше всего ему помогала саморегуляция, даже медитация, к которой он привык, и организм хорошо воспринимал ее.

Хотя все эти доморощенные средства пока помогали ему, в глубине души он знал, что, наверное, умрет от гипертонии, как все в его роду, сколько поколений он знал. Никто из его пращуров не умирал от рака, желудка, туберкулеза или еще чего-либо. Только от гипертонии.

Сергей Александрович начал ее чувствовать рано. Неожиданно для него самого не взяли в армию по этой же причине. Тяжелые головные боли преследовали его до тридцати лет. Потом он как-то привык к этому внутренне напряженному состоянию, выбрал по совету врача одно-два лекарства – не самых сильных, а скорее профилактических – и пил их регулярно вот уже не один десяток лет.

Корсаков понимал, что, как всякая болезнь, гипертония есть продолжение спасительных рефлексов организма. При полной мобилизации всей нервной системы, в пики эмоционального напряжения или гнева, в минуты полной концентрации воли и чувств Сергей Александрович понимал, ощущал до биологического состояния – резкий скачок высокого давления. И это было естественно, необходимо ему, он чувствовал почти пьянящее ощущение своего единства с организмом.

В молодости и в зрелые годы – это были редкие, но бешеные припадки гнева. Красное пламя в глазах. Невесть откуда взявшаяся небывалая сила. Однажды он бросил в министра тяжелый дубовый стол, на мгновение потеряв и разум и сознание.

Он оказался на улице – его всего колотило, он не мог связать пары слов.

Но все равно он чувствовал себя почти счастливым – он дал волю своему бешенству, неимоверным силам, которые буквально разрывали его в тот момент. Он не думал о будущем, о результатах, о наказании.

Он знал, что в эту минуту – минуту порыва и гнева – он был самим собой – Сергеем Александровичем Корсаковым.

Весть о его поступке распространилась широко по министерству, в ЦК, среди многих и многих…

Она прибавила ему – чего он совсем не ожидал, – авторитета, интереса к его особе… Даже какой-то боязливой почтительности…

Министр сделал вид, что ничего не было. Не возникло никаких последствий по партийной линии… Никто его не вызывал, никто не беседовал с ним по душам…

Только примерно через месяц его перевели в Ленинград, назначив директором крупнейшего, знаменитого на всю страну восьмидесятитысячного завода. Он выпускал в основном танки, комбайны, строил корабли, массу другой сложнейшей техники. И Сергей Александрович на добрых полтора десятка лет погрузился в водоворот этой многопрофильной махины.

Его как-то сразу приняли на заводе. И что странно – эпизод с министром сыграл в этом немалую роль.

Потом Сергея Александровича выбрали первым секретарем райкома партии, территорию которого в основном и занимал его знаменитый завод.

Хотя Корсаков не очень вписывался в городскую партийную организацию и чувствовал себя не совсем в своей тарелке, он был человек дисциплинированный и никаких претензий к нему не было.

Но все-таки, года через три, его вызвали в ЦК и предложили должность первого заместителя министра. Намекнули, что через год-другой он может сменить своего старого начальника.

Министр принял его радушно, как родного. Сергей Александрович не мог не заметить, как сдал старик, стал уже совсем седой, хотя и пытался красить волосы. Уже чуть дрожали его пальцы. Иногда по-младенчески растерянными становились глаза, когда вставал мало-мальски серьезный вопрос.

Сергей Александрович Корсаков не подал даже вида, что заметил эти изменения.

– Ну, вот видишь! Стол-то твой по-прежнему цел, – подмигнув ему, улыбнулся министр. – Сколько его хотели убрать, я не давал…

Он задумчиво побарабанил пальцами по лакированному дубу и неожиданно сказал:

– Сколько раз, представь себе, Сергей Александрович, мне самому хотелось запустить им в такого же мудака, как я! Сколько раз! Да вот не посмел. – Он поднял на Корсакова глаза, полные слез. – А ты смог! И многое еще сможешь! Я на твоей дороге стоять не буду. Годик-полтора – и уйду тихо…

Он прошелся по кабинету и добавил еле слышно:

– Не понимаю я новых веяний! Не понимаю! – И, махнув рукой, быстро закончил разговор: – Ладно. Еще поговорим. Будет время, все обсудим!

Через два с половиной года Корсаков в качестве и.о. министра (Фаготин несколько месяцев болел) вынужден был подписать акт о расформировании союзного министерства в связи с распадом, уничтожением, исчезновением самого государства – СССР. Исчезли, расформировались и его властные органы… В том числе и Совет Министров, а значит, и отдельные министерства – вчера еще союзные.

Так кончилась карьера Сергея Александровича Корсакова – и.о. министра…

А через полтора месяца собравшиеся в Москве директора заводов, институтов, КБ и пр. и пр. основали концерн, акционерами которого стали основные предприятия бывшего министерства, и президентом концерна выбрали С. А. Корсакова.

Сергей Александрович понимал, что все смотрят на него уже не как на госчиновника высочайшего ранга, а как на хозяина огромного акционерного общества, где только крупных заводов было почти сто семьдесят, все ведущие КБ страны. Все еще было на ходу, изделия сходили с конвейера, разрабатывались новые типы техники, делались новые и усовершенствовались старые машины.

Еще были деньги, ресурсы, многотысячные коллективы, гениальные головы, огромные площади.

Не было… не стало заказов! Страна начала разоружаться.

* * *