– Ладно, ладно. Я снова прошу прощения. Я пришел в такое волнение потому, что этот человек, поскольку цикл его убийств составляет семь месяцев с лишним, почти наверняка хранит у себя трофеи, питающие его фантазии и позволяющие воссоздать атмосферу этих убийств; таким образом он подавляет в себе желание физически действовать.

– Понятно.

– Вы столкнулись с необычно длинным циклом. Поверьте мне, в течение этих семи месяцев желание действовать, желание пойти и убить никуда не исчезает. Оно все время присутствует. Помните, я давал показания насчет эротической матрицы?

– Помню.

– Ну вот, ему нужно заполнить эту эротическую матрицу. Как он этого добивается – в последние семь-восемь месяцев? Ответ заключается в том, что у него есть трофеи, которые напоминают ему о прошлых достижениях, – я имею в виду убийства. Эти вещи позволяют ему оживить свои фантазии. В конечном счете это все равно не поможет, однако таким образом он может удлинить цикл, сопротивляясь желанию действовать. Он понимает, что чем меньше он убьет, тем меньше вероятность, что его поймают.

– Если вы не ошибаетесь, с начала цикла прошло уже почти восемь месяцев. Это означает, что он уже на грани, изо всех сил пытаясь сохранить над собой контроль. И в то же время у нас есть эта записка и это странное стремление не остаться незамеченным. Желание встать и сказать: «А я лучше Кукольника. Я продолжаю действовать! Если вы мне не верите, проверьте, что я оставил в бетоне там-то и там-то». Записка демонстрирует серьезный распад личности в тот самый момент, когда он прилагает титанические усилия, чтобы подавить в себе желание. Он ведь уже семь с лишним месяцев как возбужден!

Загасив сигарету о край корзины для бумаг, Босх швырнул ее внутрь и достал из кармана свой блокнот: «Одежда жертв – и жертв Кукольника, и жертв Последователя – так и не была найдена. Он может использовать ее в качестве трофеев?»

– Такое возможно, но вы пока спрячьте свой блокнот, Гарри. Тут все проще. Вспомните, ведь он выбирает жертвы, увидев их на пленке? Так вот видео – это лучший способ оживить свои фантазии. Если вы сумеете от него оторваться, поищите видеопленки. И камеру.

– Он снимал убийства, – сказал Босх.

Это был не вопрос. Он просто повторял мысль Локке, подготавливая себя к тому, что его ждало у Мора.

– Конечно, тут нельзя ничего гарантировать, – сказал Локке. – Кто его знает. Но он бы на это поставил. Помните Уэсли Додда?

Босх отрицательно покачал головой.

– Года два назад его казнили в Вашингтоне. Повесили. Он убивал детей. Любил вешать их в шкафу, на плечиках для одежды. А еще он любил снимать все это на «Полароид». После ареста полиция нашла аккуратно оформленный фотоальбом, полный снимков маленьких мальчиков, которых он убил – повесил в шкафу. Он даже нашел время, чтобы к каждому снимку сделать пояснительную надпись. Жуткая вещь, однако уверяю вас, что такой фотоальбом спас жизнь другим маленьким мальчикам. Без всякого сомнения! Потому что он мог использовать его, чтобы удовлетворять свои фантазии и никого не убивать.

Босх кивнул в знак того, что понял. Где-то в доме у Мора он найдет видео или, может быть, фотогалерею, от которой большинство людей вывернет наизнанку. Однако самого Мора эта вещь уже восемь месяцев удерживает на краю пропасти.

– А Джеффри Дамера не помните? – спросил Локке. – Из Милуоки? Он тоже был фотографом. Любил снимать трупы и части трупов. Это помогало ему многие годы оставаться вне поля зрения полиции. Но потом он стал хранить сами трупы. Это и было его ошибкой.

Некоторое время они сидели молча. В голове Босха теснились ужасные картины, о которых только что шел разговор. Словно пытаясь прогнать эти образы, он потер глаза.

– Как там говорится о фотографиях? – сказал наконец Локке. – Ну, в телерекламе. Что-то вроде «то, что все время дарит радость»… Для серийного убийцы видеозапись играет ту же роль.

Перед тем как покинуть кампус, Босх заглянул в студенческое общество и нашел там книжный магазин. В секции психологии и общественных наук он обнаружил стопку книг Локке о порнографии. Та, которая лежала сверху, обтрепалась по краям – ее много листали. Босх взял себе следующую.

Когда девушка-продавщица раскрыла книгу, чтобы посмотреть цену, на странице оказался черно-белый снимок голой женщины, делавшей минет мужчине. Девушка покраснела, а Босх прямо-таки побагровел.

– Простите, – только и сказал он.

– Ничего, я уже это видела. Я имею в виду – книгу.

– Ну да.

– Вы будете вести по ней занятия в будущем семестре?

Босх понял, что поскольку для студента он выглядел чересчур старым, единственная веская причина, чтобы купить эту книгу, заключалась в том, что он был преподавателем. Объяснения, что он, дескать, полицейский, выглядели бы фальшиво и могли привлечь к нему нежелательное внимание.

– Да, – солгал он.

– Правда? А как называется ваш курс? Возможно, я на него запишусь.

– Ну, я пока еще не решил. Я все еще формулирую…

– Тогда как вас зовут? Я поищу его в каталоге.

– Ну… Локке. Доктор Джон Локке, психология.

– А, так это вы ее написали! Ну да, я о вас слышала. Я обязательно запишусь на ваш курс. Спасибо и всего хорошего.

Она дала ему сдачу. Босх поблагодарил ее и пошел к машине – с книгой в портфеле.

В федеральный суд Босх приехал вскоре после четырех. Пока они ждали, когда судья Кейес выйдет в зал, чтобы распустить присяжных до понедельника, Белк прошептал, что звонил Чандлер после обеда и предложил пятьдесят кусков за закрытие дела.

– Она сказала, чтобы вы убирались подальше, да?

– На самом деле она выразилась не так вежливо.

Улыбнувшись, Босх перевел взгляд на Чандлер. В этот момент она что-то шептала вдове Черча, но, вероятно, почувствовав его взгляд, замолчала и тоже на него уставилась. С полминуты они, как дети, играли в гляделки, не отводя глаз вплоть до того момента, когда судья Кейес занял свое место.

Он тут же велел секретарю вызвать присяжных. Спросив, нет ли у них вопросов (таковых не оказалось), судья запретил присяжным читать газетные статьи, посвященные данному делу, и смотреть новости по ТВ. После этого он велел им и всем другим сторонам вновь собраться в понедельник, в 9.30 утра, когда присяжные снова начнут совещаться.

Босх вошел в лифт сразу за Чандлер, в двух шагах от которой расположилась Дебора Черч.

– Адвокат! – тихо позвал он, так, чтобы не слышала вдова.

Ухватившись для устойчивости за поручень, Чандлер слегка повернулась.

– Присяжные ушли, в деле уже ничего не изменишь, – сказал он. – Даже если бы в вестибюле нас дожидался сам Норман Черч, мы все равно не смогли бы сказать об этом присяжным. Так почему бы вам не отдать мне записку? Пусть дело закончено, но ведь расследование продолжается.