Квалифицированных рабочих, необходимых для военной промышленности, чаще оставляли в тылу: более 1 200 тысяч таковых было освобождено от воинской службы, а 50 тыс. возвращено из армии в промышленность[478].

Народности Средней Азии также не призывались на службу, а попытка проведения среди них массовой мобилизации в тыловые части привела к тяжелейшим волнениям 1916 года – они надолго обеспечили соответствующее отношение к русским властям – и совершенно невероятный размах «басмачества» после 1917 года.

Таким образом, костяк русской армии в 1917 году составляли деревенские русские люди. Призывы к подрыву воинской дисциплины (знаменитый Приказ № 1), лозунги раздела земли и социализации промышленности щедро раздавались «социалистическими» властями и их агитаторами с первых дней Февральской революции.

Вот классическое выстутление на митинге на Русско-Балтийском заводе в Ревеле[479]10/23 апреля 1917 года знаменитой «Бабушки русской революции» – Е.К.Брешко-Брешковской, участницы революционной борьбы с 1861 года, активнейшей сторонницы А.Ф.Керенского:

«Граждане и Товарищи, дети мои и внуки мои.

/.../ я люблю все прочное, солидное, крепкое, неизменное, ненарушимое. Я никогда не работала, на один день, на один месяц, на один год. Я всегда работала, имея перед собою судьбу нашего государства на веки вечные. Я работала не на то только поколение, которое жило рядом со мною. Нет. Я работала и на те поколения, которые будут после. /.../

Земля, – вот что, граждане, еще необходимо народу кроме республики демократической. /.../ [Республика] из полной кабалы народ не выводит. Не выводит, граждане, потому что у кого земля в руках, у того и власть в руках. И сколько бы мы ни имели голосов, сколько бы мы ни имели волюшки свободной, – пока мы должны наниматься, служить капиталу, дворянству, помещикам, – мы не имеем полной воли. /.../ Дети и внуки скажут: „Отцы наши и деды“, вы правили тогда уже страной, вы уже были свободны, вы уже свои голоса подавали в Учредительное Собрание. Что же вы забыли про нас? Что же вы оставили нам на шею ярмо капитализма, ярмо зависимости? /.../

Вся землю сложить воедино: кабинетскую и монастырскую, и удельную, и помещичью и крестьянскую, – всю. И государство, все государство будет ведать ею и будет пользоваться ею тот, кто на ней работает, кто в ней работает. /.../

Не бойтесь: народ сумеет сделать так, чтобы никто обижен не был, ни земледельцы, ни рабочие, ни заводской народ. Потому что народ мудр в своих понятиях»[480].

Социалисты слабо представляли себе, как они затем будут удерживать на фронте миллионы крестьян, одетых в солдатские шинели.

Ленин, приехавший в Россию, привез новый курс – на немедленную земельную «реформу» и немедленный «мир без аннексий и контрибуций». Большевики подлили масла в огонь: наступление на помещичьи имения приняло массовый характер по всей стране уже с начала лета 1917 года.

17/30 июля 1917 года управляющий Министерством внутренних дел, знаменитый социал-демократ-меньшевик И.Г.Церетели издал циркуляр губернским и областным комиссарам, в котором говорилось:

«Из многих мест поступают сведения, что населением допускаются захваты, запашки и засевы чужих полей, снятие рабочих и предъявление непосильных для сельских хозяйств экономических требований. Племенной скот уничтожается, инвентарь расхищается, культурные хозяйства погибают, чужие леса вырубаются, заготовленные для отправки лесные материалы и дрова задерживаются и расхищаются. Одновременно с этим частные хозяйства оставляют свои поля незасеянными, посевы и сенокосы неубранными.

Такие условия ведения сельского [и] лесного хозяйства грозят неисчисленными бедствиями армии и стране и существованию самого государства. Испытания, которым сейчас подвергается революционная Россия, требуют высшего напряжения всех хозяйственных сил. Необходимо спасти страну от вражеской опасности извне и от голода и продовольственного истощения внутри. Самочинное распределение земельных угодий вносит анархию в земельные отношения, понижает количество нужного для России продовольствия, увеличивает опасность надвигающегося голода. Не менее гибельны всякие попытки чьим бы то ни было самочинным вмешательством расстроить лесное хозяйство, ибо они повлекут за собой недостаток топлива фабрик и заводов, работающих на оборону, для железных дорог и населения, особенно городского. Таким образом, легко может приостановиться вся хозяйственная жизнь страны, и обессиленная революционная Россия должна будет пасть от истощения.

Временное Правительство в сознании своей ответственности перед революцией не может допустить такого расстройства в сельском и лесном хозяйстве. Облеченное полнотой революционной власти оно законом 12 июля приняло уже меры к тому, чтобы весь земельный фонд был сохранен в неприкосновености до созыва всероссийского Учредительного Собрания, которое передаст землю в руки трудящихся. До того времени попытки самочинного осуществления земельной реформы на местах решениями местных комитетов и крестьянских съездов должны быть признаны недопустимыми, о чем населению и должно быть объявлено»[481].

Понятно, подобные призывы оставались гласом вопиющего в пустыне. «Борьба против помещиков» повсюду разгоралась. Вот как об этом откровенничал уже после Гражданской войны один из погромщиков 1917 года в Воронежской губернии: «не все одинаково боролись против помещиков. Сельские кулаки – прихвостни буржуазии – помогали им всячески. Ночами помогали им уезжать самим и забирали ихние вещи. Но им долго не пришлось хорошо жить, сейчас они превратились в бедняков, остались только обломки кулацкие[482].

А вот в селе Ново-Макарове /.../ организовались батраки и стали нападать на помещиков /.../. Забрались они к одной помещице в усадьбу, постучались в дверь – по ним была открыта стрельба; несмотря на все это, часть их ворвалась в дом. Оказалось, что старой помещицы не было, а стреляла в них молодая девица; она бросилась в окно, но там была застава, и ее зарубили топорами»[483].

Вся пресса, падкая на горяченькое, не скупилась на сообщения об этом. Что же, солдатам оставалось ждать, когда без них в родных деревнях всех ограбят, кого следует, и поделят все так, как следует?

«Декрет о мире», недвусмысленно заявил о нежелании нового правительства продолжать войну, а «Декрет о земле» формально отменил помещичью собственность на землю и провозгласил передачу ее крестьянам[484]– это было заимствованием популистской программы Партии социалистов-революционеров, на осуществление которой самим эсерам духу не хватило. Суть была не в юридических формулировках декрета, а в том, что все поняли, что помещики объявлены вне закона.