Портовый городишко скрывался за лесополосой из кокосовых пальм, протягиваясь к берегу длинными, приземистыми сооружениями – то ли складами, то ли еще чем-то – с хозяйственным уклоном.

– Еда брать, – высказался Юй Цзи, – вода брать. Деньги давать, корабль уходить.

– Плавали – знаем! – веско заметил сын Ярная.

На берег сошли обе девушки, все преторианцы, кроме Эдика, оставленного за старшего, и консул. Каждый мужчина волок с собой две амфоры, девушки – по одной. Гефестай сперва воспротивился – как это его разлюбезная Давашфари будет воду таскать?! Однако дочь ябгу выросла крепкой девицей, и отмахнулась от своего опекуна. Команду «заготовителей» повел Юй Цзи.

Сергий направился по утоптанной дорожке через кокосовую рощу и вышел в начало пыльной улицы Махатиттхи, упирающейся в площадь, посередине которой рос огромный баньян. Дерево выпустило столько воздушных корней, что те образовали целую рощу, поддерживая пышную крону колоннадами кривоватых стволов.

Местные жители шатались по площади, с любопытством поглядывая на прибывших, а в тени баньяна сидели старики, равнодушно взирая на суету.

Юй Цзи растолковал местным, что нужно путешественникам, и те указали дорогу к источнику. Вода выходила из-под земли в скалах за городком, стекая журчащей струей. Оставалось подставлять горлышки амфор, а после тащить весьма емкие сосуды.

После второй ходки Сергий заметил кое-какие изменения на площади – там появилось много разряженных коней и не менее разряженных всадников. Юй Цзи потолкался в толпе, взбудораженной сверх меры, и узнал, что это сам Махаллака Нага явился, синхальцы звали его попросту – Махалуна. Тут Сергий едва не запутался в похожих фонемах, ибо Махалуна являлся маханой, то бишь престолонаследником синхальского раджи Гаджабахуки-гамани из династии Ламбакарна. Махана был в порту проездом, следуя в Анурадху, столицу благословенного острова.

Пользуясь случаем, Сергий задержался в тени, сгрузив с плеча тяжелую амфору, и досмотрел до конца, как Махаллака Нага покидает дом местного ваниджи, богатого купца. Насколько ваниджа прогибался, отклячивая жирный зад, настолько принц-махана задирал нос, являя собой пример надменности и глупого высокомерия. Махалуна был полноват, его сытое смуглое тело выпирало складками и колыхалось при ходьбе, а на отечное лицо с капризно выпяченной губой и плоским, словно расплющенным носом нельзя было смотреть без легкого содрогания.

Махана тоже заметил пришельцев с востока, следующих на запад, но свое благосклонное внимание уделил исключительно пришелицам. Тзана и Давашфари как раз пересекали площадь, грациозно волоча амфоры – удельная принцесса несла свой груз, уперев кувшин в изгиб бедра, что притягивало мужские взгляды. Махалуна даже облизнулся и раздул широкие ноздри, на коих выступили бисеринки пота, после чего заторопился, подгоняя свиту, и с трудом влез на коня, буквально увешанного золотом и драгоценными каменьями. Блестело и сверкало все – узда, седло, налобник, а попона была расшита жемчугом.

Пышная процессия тронулась, следуя своим путем, и вскоре покинула Махатиттху. Оживленная толпа медленно разошлась, обсуждая происшествие, всколыхнувшее размеренное течение будней, и смакуя детали. Провинциальное бытие не баловало местных зрелищами, а тут такое!

Отдохнув, Лобанов подхватил амфоры и понес их дальше, передав на борт Эдику, изображающему очень деловитого суперкарго, обеспокоенного нехваткой припасов.

– Амфор маловато, – заметил Чанба с озабоченностью. – Придется набрать в дорогу зеленых кокосов.

– Наберем, домовитый ты наш, – проворчал Искандер, передавая сначала один кувшин, потом другой. – Смотри, не пролей!

– Да ладно… Один-два кувшина не в счет. Что стоит водоносам сбегать лишний раз?

– Ты у меня сейчас сам поскачешь!

Сергий подхватил последнюю пустую амфору, радуясь, что руки будет оттягивать всего один сосуд, а не два, и двинулся не торопясь к источнику. Воткнул амфору острым концом в песок, и струя гулко забила о донышко.

– Сергий! – донесся крик Гефестая. – Дава пропала! И Тзаны нет!

Куда только делась сергиева лень!

– За мной! – рявкнул он и ринулся к порту. Гефестай почесал следом, нащупывая рукоять меча на поясе.

На бегу Лобанов собрал всех «заготовителей» – местные шарахались от него в испуге. Юй Цзи, огорченно цокая языком, пошел в народ выпытывать, кто видел пропавших девушек, как вдруг на дороге показался богато украшенный конь. В седле сидела Тзана и махала Сергию рукой.

– Это махана! – расслышал он крик сарматки. – Они на нас напали в роще, посадили на коней и повезли! Своего я сбросила, а Давашфари осталась у них!

– Убью! – взревел Гефестай.

Привести в бешенство кушана было трудно, но уж если кому удавалось подобное, то это было последней удачей в жизни такого умельца…

– Ищем коней! – скомандовал Лобанов.

Найти конюшню было несложно. Никто, однако, не спешил доверить незнакомцам коней напрокат. Гефестай, доведенный до белого каления, смотался на ша-чуань, вернулся с мешочком шелка и сунул его владельцу конюшни, тому самому купцу-ванидже, что давеча махану привечал. Следом за кушаном поспешал перепуганный И Ван.

Минуту спустя растерянный синхалец переводил взгляд с шелка на уводимых коней и обратно – чужаки показались ему подозрительно щедрыми, но набежавшие соседи с восторгом щупали чудесную ткань, хором успокаивая купца, пока тот не поверил собственному счастью.

А преторианцы с консулом и Тзаной, ведомые бывалым Юй Цзи на пару с неусидчивым И Ваном, понеслись по дороге на Анарадху.

Дорога не поражала шириной и была довольно разбитой – всю ее пересекали борозды, прорытые дождевыми потоками, а в колеях блестела красная жижа. По сторонам выстроились величественные талипотовые пальмы, а там, где их строй прерывался, восставали к небу деревья, снизу доверху окрученные лианами ротанга.

В первый день догнать похитителей не удалось – махана менял лошадей в каждой деревне. Те, кто бросился за ним в погоню, такой привилегией не пользовались. Так что, как ни рвался Гефестай «догнать и перебить», а пришлось искать ночлег в маленьком запущенном храме, оккупированном обезьянами. С визгливыми криками приматы разбежались, вскакивая на деревья, и стали с безопасной высоты скалиться и швыряться объедками.

– Бандерлоги недоделанные, – ворчал Искандер, – Каа на вас нету…

Сергий сидел поближе к костру и думал, что огонь не отогнал тьму – он ее лишь раздвинул, сгустив по краю светового пятна. Великанские деревья угадывались по смутным теням, то и дело взблескивали глаза обитателей джунглей. Крики, шорохи, осторожные шаги, шелест доносились непрерывно или находили волнами, не стихая ни на минуту – жизнь в ночном лесу бурлила и кипела. Кто-то кого-то ел, кто-то от кого-то спасался, кто-то с кем-то спаривался. Запахи прели и гниющих фруктов, мокрой шерсти и растертых листьев били в нос, доносимые теплым влажным ветром – джунгли не давали людям покоя, атакуя мозг через обоняние, отгоняя дрему и лишая сна.