В то время его медно-рыжие волосы были длинны, а тело и мышцы изысканно тонки и несколько женственны. По-своему он всегда считал себя обреченным: телом мужчина, умом женщина. Это противоречие бушевало в нем с той самой поры, как он себя помнил. Но предложенная матерью возможность положила тому несоответствию конец. Он сделал в себе выбор в пользу женщины, переняв саму сущность принцессы Элизабет во всем, даже в мелочах.

Произошло это в 1546 году. О ту пору никто не держал мысли, что он действительно когда-нибудь станет королевой. Тогда задача ставилась лишь обхитрить Генриха и спасти таким образом жизнь Кэйт Эшли и Томаса Перри. А на пути к трону лежало множество препятствий. Прежде всего был жив Эдуард, а также Мария. Елизавета в линии наследования была в лучшем случае третьей, но и то если ее сводный брат и старшая сестра умрут без наследников. Тем не менее уловка сработала, и по прошествии лет некогда безвестный королевский внук расцвел за слоем белил и румян, а парики, пышные платья с буфами и брыжи стали его непреложным атрибутом. За всем этим маскарадом умело доглядывала леди Эшли; справлялся со своими обязанностями и Томас Перри, так что подлога никто не заподозрил. Минуло двенадцать лет, на протяжении которых почили и Эдуард, и Мария, не оставив после себя наследников. Мать его, Мэри Говард, тоже умерла. Он остался один, и не было у него по жизни никакого облика, кроме как принцессы Элизабет. И вот в возрасте двадцати пяти лет он становится королевой Елизаветой. Когда я спросил, как удалось сохранить сию тайну по восшествии на престол, он сделался уклончив. Меня же он заверил, что при надлежащей осмотрительности и прилежании никаких разоблачений можно не опасаться. Леди Эшли служила королеве до 1565 года, покуда не скончалась.

«Один из прискорбнейших дней в нашей жизни», – сказал он мне, и на глаза его навернулись слезы, несмотря на то что с той поры схлынуло уже тридцать три года.

Сэр Томас Перри преставился в 1560 году, буквально через два года после восшествия Елизаветы на престол. Популярной фигурой при дворе он никогда не был; многие язвили, что этот свет он покинул от одной лишь своей брюзгливости. Разумеется, поскольку замысел подлога изначально принадлежал ему, он всегда оставался близок к королеве. Посвященный в рыцари, сэр Томас служил распорядителем дворцового хозяйства. Отец рассказывал мне, что королева самолично оплатила его погребение в Вестминстере – щедрость, причина которой оставалась мне неведома до того дня в Нонсатче.

После кончины леди Эшли главной камеристкой королевы, смотрящей за ее частными апартаментами, стала Бланш Перри, прослужившая государыне до 1590 года. Не подтверждено, но вполне логично, что леди Перри была безусловно посвящена в тайну обмана. Королева благодетельствовала ей как титулованной особе: пожаловала два манора в Йоркшире и Уэльсе, а после кончины со всей надлежащей пышностью похоронила в Вестминстерской часовне Святой Маргариты.

«До тех пор, пока мы делаем определенные вещи втайне, – пояснила королева, – никто ни о чем не прознает».

Что объясняло многие из монарших привычек. Одевался он приватно, а купался лишь в присутствии леди Эшли или леди Перри. Владел огромным гардеробом, в котором одних лишь париков было восемьдесят штук; при этом одежда должна была полностью скрывать грудь, а вниз от талии иметь пышные контуры. Лицо королевы всегда покрывал густой слой белил и румян – по мнению многих, знак чистоты и незапятнанности, но вместе с тем и искусная маскировка черт. Всегда скорее женственный, нежели мужеподобный, волосяной покров он имел скудный – в том числе и на голове, поскольку унаследовал тюдоровскую склонность к облысению. Допускавшиеся к лечению медики могли осматривать только глаза, рот и горло. Прикасаться к королеве было строжайше запрещено, и никто на это никогда не осмеливался.

В тот день со встречи я ушел, чувствуя испуг и вместе с тем удовлетворенность. Этот человек, к тому времени успешно – пожалуй, лучше любого из своих предшественников – повелевавший Англией вот уже тридцать девять лет, оказался самозванцем. Наследственного права на трон он не имел, однако занимал его, причем настолько уверенно, как будто сама Елизавета действительно не умирала. Его любил народ: популярность королевы никогда не подвергалась сомнению. Отец взял с меня слово, что я буду служить этому человеку, и я делал это верой и правдой до того самого дня в 1603 году, когда его не стало. С присущим ему чутьем он отдал точные распоряжения, согласно которым вскрытие не должно было проводиться, и оно не проводилось. От королевы я досконально выслушал, как поступить с телом, и тем указаниям следовал со всей неукоснительностью, свойственной сугубо мне.

* * *

– Похоже, Роберт Сесил оправдывал свое прозвище, – усмехнулась мисс Мэри. – Лис, он и есть лис.

– А правда, – с любопытством поглядел Иэн. – Что значит «сугубо мне»?

– А то, что он сам выбирал, что ему принимать во внимание, а что обойти. То есть проигнорировать. Потому-то, скорее всего, и существует эта хроника. Он хотел, чтобы люди в конце концов узнали правду.

Поезд подошел к станции. Они с мисс Мэри по переходу прошли на другую линию метро, которая идет на отель «Горинг». Когда сели в поезд, Иэн спросил:

– А давайте еще почитаем?

– Ну конечно, – улыбнулась своей теплой улыбкой мисс Мэри. – Думаешь, одному тебе любопытно?

Еще когда королеве служил мой отец, я, как и многие, задавался вопросом, отчего Елизавета никак не выйдет замуж. Король Генрих желанием завести наследника был поистине одержим. Королева Мария тоже всячески пыталась, да так и не смогла родить ребенка. Недостатка в брачных предложениях не было и у Елизаветы – и местных, и заграничных. Главным претендентом слыл лорд Роберт Дадли, но мой отец испытывал к нему откровенную антипатию, и королева, вняв его доводам, Дадли публично отвергла. Отказала она и Филиппу II Испанскому, и австрийскому эрцгерцогу Карлу, и двум французским принцам. Когда парламент потребовал от нее замужества или назначения наследника, королева не приняла ни то, ни это. Но всякое предложение, всякое требование и даже понукания парламента она использовала с максимальной политической выгодой. Как-то, обращаясь к Палате общин, она изрекла: «В конце достаточно будет того, что мраморная плита известит вас: вот она королева, что правила в такие-то годы, жила и умерла как девственница».

Для поэтов она стала королевой-девственницей, обрученной со своим королевством под божественным покровительством небес. «Мужья мне – весь мой добрый народ», – не раз слышалось о ней в одах и песнях. Но все это не мешало королеве радеть о своем монаршем долге, чтобы королевство ее жило и процветало. А между тем зрели опасения гражданской войны. И сложилось так, что он настоятельно потребовал от меня списаться с королем Шотландии Яковом, сыном королевы шотландцев Марии, казненной за измену. И в знак примирения после того, что уже непоправимо, мне было велено предложить Якову по смерти королевы принять корону Англии. Шотландец таил глубокую обиду из-за того, что случилось с его матерью, но перспектива воссесть на трон смирила его гнев. Человек он был поверхностный, без глубокой морали и принципов и весьма нестойкий. Так что, когда королева скончалась, переход власти осуществился бескровно и легко.