– Да что вы говорите.

– Конечно. Умные люди утверждают, что они и даются-то только затем, чтобы их потом нарушать. Ломать. Подобно корочкам от пудинга.

– Умные, это, например, кто?

– Например, наш дедушка Ленин любил повторять это своим чересчур доверчивым оппонентам.

– А-а. Ну... это авторитетный пример.

– Правда, первым до него нечто подобное высказал ваш Свифт.

– Чей это наш? Ваш друг разве не сказал вам, что я канадка?

– Ну... мне почему-то кажется, что у вас есть ирландские корни. Или я ошибаюсь?

Хелен слегка усмехнулась:

– Нет, не ошибаетесь. Есть. По отцу.

– По матери же вы, я так понимаю, француженка.

– Это вам кто, Тони сказал?

– Антуан? – уточнил Иванов. – Нет, это я сам догадался.

– По акценту?

– По уму. Легкому и острому уму. Которым так славился Рене Декарт, ваш великий соотечественник.

– О мой бог. И вы считаете подобное сравнение комплиментом, который может понравиться женщине?

– Конечно. Но только умной женщине. Вам ведь, в отличие от мужчин, ум, к счастью, дан не только для того, чтобы думать.

– А для чего еще?

– Для того, чтобы в нужный момент успешно демонстрировать его отсутствие. А эти моменты в жизни женщины встречаются сплошь и рядом.

– Почему?

– Потому что для мужчины, в силу вековых, извиняюсь за модное выражение, гендерных предрассудков, уступить в уме женщине означает не что иное, как унизительное поражение. В то время как необходимость подчиняться прихотям женщины, лишенной этого качества, мы воспринимаем лишь как неизбежную плату за свои права на обладание ею. – Иванов вздохнул. – Причем, к слову сказать, обладание почти всегда эфемерное или виртуальное, если использовать еще один модный эрзац-термин.

– И вы не боитесь в этом признаться?

– Нет. В общении с умными женщинами я предпочитаю быть искренним.

– Искренним до конца?

– Разумеется, нет. Только в пределах необходимой самообороны. Но уж в этих пределах – до конца. – Олег после некоторой паузы, сдерживая улыбку, посмотрел на свою собеседницу, которая, нахмурившись, с задумчивым видом, машинально болтала в руках свой бокал, вернее, едва закрывающие его дно остатки какого-то экзотического коктейля. – Вы не одобряете такую позицию?

– Ну почему... – неопределенно протянула собеседница, по всей видимости, не совсем ожидавшая подобного вопроса, – лично я люблю искренних мужчин.

– Все женщины любят искренних мужчин. Которые говорят им то, что те хотят услышать.

Хелен, оставив в покое свой бокал, медленно повернула голову и устремила на Иванова внимательный взгляд. Иванов с открытым, искренним, хотя и немного непонимающим выражением лица встретил его и, без особых усилий выдержав, еще более открыто улыбнулся. Дама в бирюзовом платье отвела глаза и, хмыкнув, качнула головой.

– Что такое? – немного обеспокоенно спросил ее сосед по барной стойке.

– Нет, нет, ничего, – поспешила его успокоить соседка. Она немного помолчала и добавила: – А вы, признаться честно, меня немного удивили. Я даже не ожидала.

– Честно признаться, вы меня удивили не меньше. Оказывается, я, за столь недолгое время нашего знакомства, уже успел стать для вас предметом неких ожиданий.

– Может быть, я не совсем правильно выразилась, – поспешила поправиться Мэтью. – Я хотела сказать о впечатлении, которое вы на меня поначалу произвели.

– Вы имеете в виду, что в тот раз я показался вам не так глуп и смешон, – поймав удивленно-вопросительный взгляд свой собеседницы, Иванов пояснил: – Меньше говорил. Пустых банальных истин.

– Нет, я имею в виду не это.

– А-а. Речь идет о впечатлении джентльмена, которого я, увы, не оправдал. Так?

– Ну... у вас еще есть шансы вернуть меня к первоначальной точке зрения. Все дело в том, захотите ли вы ими воспользоваться.

– Смею вас уверить, что уж этот шанс я упустить себе не позволю ни за что.

– Ну что ж, тогда до встречи после ужина? – обтянутые бирюзой аппетитные округлости нехотя соскользнули с круглого вращающегося сиденья. – Часа вам хватит?

– Неужели я похож на Гаргантюа? – ноги джентльмена тоже опустились на паркет пола.

– Пока еще, слава богу, нет. На него похож кое-кто другой. Кстати, вы не видели его сегодня?

– Кого?

– Гаргантюа. Вашего приятеля. Что-то его не было ни за завтраком, ни за обедом.

– Вы уже успели по нему соскучиться?

– Безумно. Не столько по нему самому, сколько по его анекдотам и шуточкам про «Титаник».

– Ну, в этом смысле я могу компенсировать его отсутствие.

– Не надо. Лучше компенсируйте его в другом.

– В чем же?

– Подумайте. У вас для этого есть целый час времени.

– Намек понят. Встретимся здесь же?

– Конечно. Это надежный ориентир. Иначе, я боюсь, вы снова безнадежно затеряетесь. В просторах этого ковчега, – фривольно помахав пальчиками руки, дама в бирюзовом платье медленной, полной достоинства походкой направилась на выход, в сторону театрально-концертного зала.

Проводив ее взглядом, молодой человек в фисташковом костюме достал из кармана пиджака компактный мобильный телефон, нажал кнопку вызова запрограммированного номера и, приложив телефон к уху, вежливо напомнил уже через секунду ответившему абоненту о том, что время ужина как бы настало, и пропускать за день еще и третью трапезу было бы весьма неразумно и даже вредно для организма.

* * *

«Ma boheme... ma boheme...»[74], – высокий сухой мужчина, с зализанными назад седыми вьющимися волосами и с выглядывающим из расстегнутого ворота белой сорочки небрежным узлом шейного платка, чуть хрипловатым низким голосом, облокотившись на крышку аккомпанирующего ему фортепиано, с меланхоличным выражением лица, поверял свою печаль зажатому у него у руках микрофону. Расположившийся чуть сзади небольшой оркестр, состоящий преимущественно из духовых инструментов и рассредоточившийся небольшим полукругом вдоль дальней оконечности чуть возвышающейся над основным уровнем «королевской палубы» танцевальной площадки, терпеливо ждал окончания этого малоинтересного для них моноинструментального произведения. Уже в течение более часа двое певцов, вернее, певец и певица, своими ностальгирующими голосами напоминали собравшейся в этом зале немногочисленной публике о золотой эпохе французского шансона. В принципе, само данное помещение было специально оборудовано и предназначено для ритмичного скольжения пар по паркету, и любое музыкальное исполнение, в том числе вокальное, служило лишь сопровождением для всех этих священнодействий. Тем не менее особого оживления на танцевальном подиуме не наблюдалось: несколько десятков пассажиров, предпочитающих пока оставаться в пассивной роли зрителей, в расслабленных позах сидели за круглыми столиками в мягких креслах унифицированного желтого цвета и, потягивая напитки неунифицированных цветов и консистенции, слушали музыку или вели между собой негромкую отвлеченную беседу.