Тайлер был обеспокоен тем, что его шестнадцать танков, ясно заметные на горизонте, будут уязвимы, поэтому расставил их так далеко друг от друга, как только было возможно, на расстоянии между каждым в двадцать метров. Впереди была высокая проволочная изгородь, которую «Шерманы» должны были подмять, медленно продвигаясь вперед. Тайлер разволновался, увидев, что с земли невозможно обнаружить замаскированные позиции немецких орудий, хорошо заметные с крыши электростанции. 2-й батальон Такера, собрав все пулеметы, какие были, занял позицию, позволяющую усилить интенсивность огня. А глубоко в тылу им обеспечивали дымовую завесу Лестерширские йомены со своими самоходными 25-фунтовыми пушками «Секстон».

Задержка грузовиков со шлюпками не помогла батальону Кука расслабиться. «Время подходило к трем часам, – заметил лейтенант Вирджил Ф. Кармайкл, – люди становились все более нервными и напряженными. Я отчетливо помню, как один достал “Кэмел”, прикурил сигарету дорогой зажигалкой “Зиппо”, а потом выбросил и пачку, и “Зиппо”, сказав, что больше они ему не понадобятся. Как оказалось, потом понадобились». Майор Кук попытался разрядить обстановку и пошутил, что «будет изображать Джорджа Вашингтона на известной картине, где тот переправляется через Делавэр. Он собирался встать, расправив плечи, на катере и, выставив вперед высоко поднятый правый кулак, кричать: “Вперед, ребята, вперед!”»[790] Сначала Кука приняли не особо радушно, поскольку ожидали, что командование батальоном примет другой офицер, но все совершенно изменится после того, как в тот день он проявит столь великую отвагу и свой талант лидера.

За насыпью и танками офицеры Кука разделили взводы, выделив по тринадцать человек на каждый штурмовой катер. Когда наконец незадолго до 15.00 прибыли грузовики, десантники были потрясены, обнаружив, что двадцать шесть катеров были просто деревянными лодками-плоскодонками, обтянутыми брезентом. Две роты, «H» и «I», должны были пойти в первой волне. Рота «G» должна была последовать за ними, как только трое бойцов из 307-го воздушно-десантного саперного батальона, назначенные рулевыми, смогут вернуть шлюпки обратно. Как многие признавали, саперам досталась самая ужасная работа.

Лестерширские йомены открыли огонь дымовыми снарядами ровно в 15.00. Когда в 15.15 был отдан приказ, десантники и саперы «взвалили на себя шлюпки, как гробы, держа в одной руке оружие»[791], и побежали вверх по дамбе и потом вниз по склону. Они спотыкались и поскальзывались в грязи, изо всех сил пытаясь столкнуть шлюпки в воду, пока забирались на борт.

Как только штурмовые шлюпки оказались в воде, Ирландские гвардейцы в «Шерманах» начали палить из тридцати двух пулеметов «Браунинг», а 2-й батальон Такера – из своих пулеметов. 376-й парашютно-полевой артиллерийский батальон взял на себя цели дальше в тылу. Поначалу дымовая завеса Лестерширских йоменов была достаточно плотной, но вскоре местами образовались прорехи. Такер спросил у Джайлса Ванделёра, могут ли помочь его танки[792]. У каждого «Шермана» было всего по дюжине дымовых снарядов, и надолго их не хватило. У Ирландских гвардейцев так накалились «Браунинги», что их «понесло»[793]. Даже когда никто не давил на гашетку, они продолжали стрелять, пока не заканчивалась лента.

Лейтенант Кармайкл, плывший в первой шлюпке с майором Куком, набожным католиком, слышал, как тот «молится по четкам, а когда он ударял веслами по воде, можно было слышать, как говорил: «Богородица Дева Мария, исполненная благодати Божией, радуйся!» – и так весь молитвенник, снова и снова, пока греб изо всех сил к другому берегу»[794]. Не могло быть и речи о том, чтобы стоять на носу, как Вашингтон. Все гребли изо всех сил, некоторые даже прикладами винтовок или руками. Генри Кип, бывший кода-то гребцом в Принстоне, считал: «Раз-два-три-четыре», но все то и дело сбивались[795]. Это было довольно нелепо видеть, как Кип, «представляя себя рулевым в Принстоне на озере Карнеги, колотит по бокам лодчонки, задает ритм, а мы гребем»[796]. Немцы открыли сильный огонь из автоматов и пулеметов спереди, а также из пулеметов и 20-мм орудий справа с небольшой крепости XIX века Хоф-ван-Холланд и даже с железнодорожного моста в километре от нас.

Поначалу обстрел был беспорядочным, но потом немцы пристрелялись, и интенсивность огня значительно возросла. «Над водой был дым», – рассказывал лейтенант Джон Горман из Ирландской гвардии. – Можно было видеть всплески, когда пули попадали [и] американцы, сидевшие в шлюпках, внезапно оседали»[797]. Некоторые сравнивали бившие по воде пули с градом. «Это было ужасное, ужасное зрелище, – вспоминал Джайлс Ванделёр. – Шлюпки буквально сдувало с воды. Я видел, как вздымались огромные гейзеры воды, когда снаряды били по воде, а пулеметный огонь с северного берега делал реку похожей на кипящий котел»[798]. Если в одного из саперов, управлявших шлюпкой, попадали, шлюпка бесцельно кружила, пока другой не занимал его место.

«У всех в ушах, – писал Генри Кип, – стоял непрестанный грохот рвущихся снарядов, глухое буханье зениток и тревожный свист винтовочных пуль»[799]. А когда пуля попадала в тело, раздавался звук, который ни с чем не спутаешь. В одной шлюпке было столько дыр, что бойцы вычерпывали воду касками. У гребцов рвались мышцы от напряжения. Лейтенант Хайман Д. Шапиро, помощник офицера медслужбы, признал, что в такой битве мог лишь перевязывать раны и давать морфий. «Врачи делали не больше, чем славные санитары, – говорил он. – Я посмотрел на бойца, сидящего рядом со мной, и тут ему снесло голову» – вероятно, прямым ударом 20-мм снаряда. Шапиро поддерживал солдат морально, как и протестантский капеллан, сидевший позади него. Сам капеллан, капитан Делберт Кюэль, «суровый, жесткий, как первопроходцы с Аляски, увидевший свет… действительно сам видел», по словам Шапиро, греб из последних сил. Весла он никому не отдавал, по крайней мере Шапиро этого не видел, но оно куда-то делось, и, увидев, что руки у Кюэля пусты, он передал ему свое[800].

Каждый человек на этой переправе чувствовал себя совершенно беззащитным. «Я был словно голый младенчик, народившийся на свет, – писал Генри Кип. – Мы насквозь промокли, едва дышали, смертельно устали и постоянно ожидали, что вот-вот узнаем это обжигающее ощущение, чувство, когда тебя насквозь прошьет пуля. Меня тошнило, как и многих других. Так мы прошли три четверти пути. Все кричали друг другу, чтоб не сдавались, но сил почти ни у кого не осталось… Но наконец мы добрались до другой стороны. Перелезли через раненых и мертвых на дне шлюпки и по колено в воде пробрались к берегу, там, за небольшой насыпью, мы свалились, задыхаясь, почувствовав себя в эту минуту в безопасности от непрерывного обстрела»[801].