Когда-нибудь оно наступит – ИХ время.

Тим смотрел на спящих детей. Им должно очень повезти в жизни, чтобы они дожили до своего времени, чтобы они приблизили его и вошли в него так же естественно, как сейчас могут войти в «спальню» из «гостиной». Ему хотелось надеяться, что так и будет. Мешал рассудок, твердящий, что шанс дожить у них мал, очень мал.

Вправе ли он был похищать их ради инициации и долгой-долгой жизни на правах преследуемого зверя? Их наверняка уничтожат, если поймают. Они – зараза для мирового порядка, вирусы, к которому у мира нет и не может быть иммунитета.

Всю или почти всю жизнь им придется таиться, скрывать свои способности, у них нет другого рецепта уцелеть, но как же им будет хотеться поделиться тайной, рассказать, похвастаться!.. Тим пытался внушить им понятие об осторожности. У мальчишек горели глаза, мальчишки с восторгом приняли новую увлекательную игру. Им даже нравится жить в катакомбах – это так здорово! Есть, пить, спать, учиться, играть в прятки, осваивать Вязкий мир, заставляя громкое эхо прокатываться по длинным кишкам штолен, – все под землей! Просто удивительно, что ни у одного из них еще нет бронхита, а о ревматизме они пока не задумываются. Редко-редко, и то через скандал с Мустафой, их удается ненадолго вывести на солнце.

Пройдет время, прежде чем они поймут, что жизнь совсем не игра. Станут ли они тогда гордиться своей уникальностью – или проклянут тех, кто обдуманно и расчетливо обрек их на роль дичи с круглогодичным сезоном охоты на нее?..

Трудно сказать. Но у них не будет иного выхода, кроме борьбы со своей уникальностью путем растворения себя в массе себе подобных. Каждый из них станет центром новых инициаций, подобно тому как каждая точка фронта волны есть центр новых волн. И волна инициаций не остановится, пока будет кого инициировать.

Ради этого пришлось отказать им в праве самим решать свою судьбу. Пусть и в очень ограниченном праве.

В «гостиной», в дневное время служившей также спальней для половины взрослых, было почти пусто. По-видимому, Мустафа повел к аэропорту внушительный отряд, чтобы у тамошних рабочих не возникало вредных иллюзий, будто можно не платить дань.

Очень хорошо, что в штаб-квартире в эту ночь остались немногие. Совсем удачно, что нет ни Мустафы, ни Федьки…

Сейчас в «гостиной» находились лишь четверо. Двое спали, закутавшись в тряпье; третий, эксмен средних лет по прозвищу Шаляй де-Воляй, чесался обеими руками, тихонько подвывая от наслаждения. Четвертый, оказавшийся Шуркой Воробьяниновым, с треском ломал о колено сосновые ветки и подбрасывал их в хорошо разгоревшийся огонь в очаге. Едкий дым копился над головой, мало-помалу его вытягивало наружу через узкую щель в потолке.

Холодно, сыро. Только ночью можно погреться у камелька в свое удовольствие, меланхолически глядя на рдеющие угли, но за час до рассвета огонь должен быть погашен. Сочащийся из трещины в земле дым – не то зрелище, которое можно показывать кому попало вне районов активного вулканизма…

– Твой приемник я там оставил, – сказал Тим, мотнув головой в сторону «малой гостиной», и подсел на корточки к огню. Повернулся к чешущемуся де-Воляю: – Ты бы сходил искупался, что ли. Вода теплая. Глиной потрись, песочком…

Не переставая чесаться, страдалец покачал головой:

– Не поможет. Мне бы мазь какую…

– Мустафе сказал?

– И ему, и Федору. Вот жду, может, принесут. Сам бы пошел, да они мне говорят: скребешься, мол, громко, демаскируешь…

– Ну жди. На часах сегодня кто?

– До полуночи Звонарев, а потом Варенуха.

– У главного лаза?

– Ну да. Лучшая точка обзора.

Тим раздумчиво пожевал губами. Сказал как бы между прочим:

– Дальний лаз в туман не просматривается…

– Да брось, Тим. Место неудобное, кто туда ночью сунется… Сиди спокойно.

Тим выждал еще минут пять, делая вид, что просто греется. Потом нехотя поднялся на ноги.

– А я все-таки схожу проверю…

Никто не возразил, лишь Шаляй де-Воляй, не переставая скрестись, пожал плечами – делать, мол, тебе нечего, – да Шурка в тысячный раз искал встретиться взглядом. Тим едва заметно кивнул ему: помню наш уговор, и если смогу, тебя инициирую первым, ты свое место в очереди застолбил, не беспокойся…

Фонарик тускло светил – садились батареи. Не напасешься. Штольня-кишка выписывала меандры, как речка. Кое-где под ногами хлюпало, кое-где с потолка капало за шиворот, а в двух местах пришлось ползти на четвереньках. Тим знал путь наизусть и не заблудился бы в полной темноте, но фонарик мог пригодиться впоследствии. Фонарик и дареный нож. Огнестрельного оружия он решил не брать – все равно оно не поможет.

Близ лаза контрастно с затхлой промозглостью катакомб повеяло ночной свежестью и чистой прохладой. Несколько мелких камешков с шуршанием ссыпались вниз, когда Тим протискивался в лаз ощупью, выключив фонарик. Это ничего, не нашуметь бы всерьез… Подняв голову и плечи над слоем тумана, он сейчас же пригнулся. Лес был рядом. Если идти строго на север, через полкилометра будет просека, там надо свернуть направо… А дальше – как повезет.

Внезапно захотелось вернуться. Столь же сильно, как и уйти. Тим стоял, замерев в тумане, до тех пор, пока это чувство не стало ослабевать. Тогда он вдохнул сырой воздух, сделал первый шаг и нырнул в ночь.

Луна еще не взошла, когда он вышел к шоссе. Когда-то оно было шестирядным, но пока действовали лишь две полосы посередине – на остальной части дорожного полотна еще громоздились нерасчищенные кучи маскировочного грунта. Кое-где в эти кучи были вкривь и вкось воткнуты пожухлые елочки.

Наивно до слез… Неужели чужаки не обратили бы внимания на все равно выделяющуюся тонкую линию, перечеркивающую лесной массив? Неужели они приписали бы ее возникновение естественной причине – скажем, приняли бы ее за тропу, протоптанную некими колоссальными животными по дороге на водопой? А какими? Мелковаты тут будут и слоны, и диплодоки…

Какой-то зверь, явно не слон и не диплодок, фыркал и хрустел валежником в лесу. Человек тоже не стал бы так шуметь. Наверное, поблизости слонялся лось, а может, и благородный олень, поднятый с нагретой ночной лежки опасным двуногим существом, пробиравшимся полузаросшей просекой, как будто мало на свете удобных дорог.

Хорошо, что у тебя хватает ума держаться от нас подальше, подумал Тим. Свежая дичина вместо просроченных консервов с ограбленных складов и реквизированных сухпайков – это же песня! Кто устоял бы? Чтобы беречь охраняемую законом природу, надо как минимум быть охраняемым законами самому…

Ночного движения на шоссе почти не было. Укрывшись за кучами грунта на повороте, где водители притормаживали, Тим пропустил два мобиля и, решительно подняв руку, вышел на асфальт перед медленно ползущим контейнеровозом.