Брежнев же... Что и говорить! Впрочем, в упомянутой главе «Война и Справедливость» я обрисовал и настоящую ему альтернативу, настоящего героя войны. Петр Машеров — упущенный шанс Советского Союза.

P.S. Ну и своеобразная, символическая закольцовка этого фрагмента о соотношении «Ученые — военщина» времен «холодной войны» СССР—США. Внучка президента-«военщины» Эйзенхауэра стала женой знаменитого советского ученого Роальда Сагдеева.

Сравнив в самом начале этой главы законы ведения «холодной войны» с «уравнением с неизвестным количеством неизвестных», я теперь, возможно, кратко пройдусь по этим неизвестным.

Или сказать — переменным.

1. Требовавшееся воображение — вполне высокого уровня. «Холодная война» все же имела значительную воображаемую компоненту — и выше были рассмотрены эти частные уравнения страха.

Хотя должен признать: «воображение» — не лучшее слово. Может, Imagine? (У нас вроде уже закрепились имажинисты, имидж.) Слово Imagine имеет, как бы раньше сказали, «подходящее происхождение». Этимологически восходя, как известно, через «магию», «магов» к индуистской «майя» («зеркалу мира», иллюзии — причины вечной изменчивости сущего).

2. «Театры военных действий «холодной войны». Вот несколько хорошо известных, утвердившихся тогда названий сфер, где главным образом велась эта война: «Гонка вооружений», «Экономическое соревнование», «Локальные конфликты», «Идеологическое противостояние», «Пропаганда».

3. Понятна тесная связь «гонки вооружений» и «экономического соревнования»: экономика генерировала Вооружения. Но Соединенным Штатам удалось навязать нам еще одну «гонку», значение которой для исхода «холодной войны» очень недооценивают — «гонку потребления».

4. СССР не проиграл гонку вооружений, возможно, даже правы те, кто утверждает, что СССР был близок к выигрышу этой гонки.

5. Но СССР проиграл гонку потребления. Уровень жизни в СССР стал неприемлемым для нового поколения граждан.

Что свидетельствует об именно «гоночности», соревновательности потребления? То есть его включенности в общее соревнование «СССР — США». Факт в том, что впервые в истории России, СССР, граждане стали сопоставлять свой полуинтуитивно обобщаемый уровень жизни НЕ с аналогичным же своих предшественников, а с уровнем жизни своих современников, но — в других странах.

Другой факт в том, что до начала 1980-х годов СССР обеспечивал непрерывный подъем этого уровня. (Расселенные коммуналки и бараки. Бытовая техника...) НО... теперь уже (и, в общем, впервые в истории) граждане говорили не «У нас лучше, чем у наших отцов, дедов», а «У нас хуже, чем у европейцев, американцев».

Это, скорее всего, говорит еще и об идеологическом поражении.

НО... Гонка потребления — победное оружие США — не завершилась вместе с их победой над СССР. Это очень важное следствие. Даже и нынешний 2008—2009 годов мировой кризис справедливо истолковывают неумеренным потреблением в США. Навязанные рекламой стандарты: непрерывная смена жилья, автомашин, бытовой техники — на последние деньги (уровень сбережений многих слоев граждан США к «миллениумному» рубежу обнулился, что просто потрясает ученых- экономистов).

И, пройдя «нулевой уровень», они продолжили потреблять, уже в кредит, что, собственно, и стало самой главной, исходной причиной мирового кризиса.

И самое важное наблюдение, связывающее обе части этой книги. Доказательство инвариантности, некоего подобия Второй мировой и «холодной войны». Ведь не из-за этого когдатошнего газетного штампа под рисунком (должно быть, Кукрынинксов или Ефимова): «Холодная война», они, эти две войны, сведены в моей книге.

Симптоматически важным показалась мне тотальная критика — даже европейцами! — «зажравшихся в кредит американцев». Ведь их, американцев, потребление было в известной степени навязанное, «гоночное».

«Ты американский слесарь — покажи, насколько же ты живешь лучше советского слесаря!», фермер — лучше колхозника. И (не последний пункт) американский лейтенант — лучше советского лейтенанта...

Значит, можно отчасти признать этих американцев тоже солдатами, ветеранами «холодной войны». Просто боевая задача была такая — потреблять.

И с чем же сходна эта западноевропейская критика «американцев-победителей»? Правильно, с восточноевропейской критикой «советских победителей», уже настоящих солдат, из настоящей войны.

Все это — неумолимое действие фундаментального постулата Августина Блаженного о «массе греха» (massa peccati). «Первородный грех плюс условия нашей мирской жизни постоянно ведут к нарастанию массы греха», «Грех (масса греха) не побеждается никакой кучей добрых дел, но только Благодатью Божией».

Вот это важнейший вывод книг и в целом — «системы Августина, на тысячелетие определившим сознание и культурный облик европейского человека».

Впрочем, это я повторяю свои аргументы из главы 19. «Так что нам делать с этой Победой?!», где я с помощью этого первого психолога в истории человечества опровергаю идеи документального фильма Виктора Правдюка «Вторая мировая. Русская версия».

Неизбежно любые действия, в том числе и победителей в войнах, ведут к нарастанию их — «массы греха». Более того, победителю приходится более других действовать, а значит, наращивать «массу греха». Которая НЕ побеждается добрыми делами, в частности пользой от достигнутой победы.

Потому-то и не прав был критикуемый мной фильм, предлагавший «доверить Нюрнбергский процесс нейтралам».

Европейцы, получается, отнеслись одинаково к советским победителям во Второй мировой и к американским — в «холодной». Архетип... Победители троянцев возвращаются, кого-то, как Агамемнона, убивают, кто-то, как Одиссей, видит, что вернулся словно в другой дом, в другую страну.

Помню, в рецензии на мою книгу «Вторая мировая. Перезагрузка» некоторые критики, например Виктор Топоров в «Санкт-Петербургском журнале», отмечали, что я ополчился на Клаузевица за его постулат «Война — продолжение политики другими средствами», действительно, по-моему, наивный до идиотизма. Да, полагаю, это так. И тому, что война сама берет командование на себя, что Война — это новая реальность, я подобрал огромное количество подтверждений (Брюс Кэтон, Мартин ван Кревельд...). Наверное, очень давно меня занимает эта мысль — вспомнилось, что и в одной моей, собственно, художественной книге, примерно двадцатилетней давности («Вартимей-очевидец»), один из персонажей, ветеран войны, 9 мая держит речь. Провинциальный городок, цветы, школьники, трибуна... примерно — на 35-летии Победы. И герой неожиданно брякает: «...мы спасли страну. Но это была уже другая страна».

В окопах согревают души ДОвоенные фотокарточки. Но никакая, самая блестящая, сокрушительная победа не вернет ДОвоенного мира.

И ответственность за этот новый мир — вот настоящие репарации, которые платит победитель...