невероятным изобилием навыков у людей, живущих за его стенами. Если вам понадобятся мастера лозоходства, просто повесьте где-нибудь на оживленной улице растяжку «ТРЕБУЮТСЯ ЛОЗОХОДЦЫ», и к вам вскоре выстроится очередь. А может, нужны заклинатели змей? Предложите хорошую плату – и не забудьте разжиться дрыном побольше, чтобы отбиваться от них. Ныряльщики за жемчугом? Без проблем. Совместными усилиями Синих и Зеленых были за несколько часов созваны сто шестьдесят два водолаза.

Работает это так. В далеких уголках Империи есть места, в которых люди поколениями занимаются редкими вещами, взращивая уникальных специалистов в нишевых областях знаний и навыков. Потом приходит Империя. Поняв, что можно заработать денег на лозоходстве, заклинании змей и черт знает еще на чем, новый робурский правитель и его кабинет превращают эту конкретную область в государственную монополию, дают избранным (взамен на скромные пятьдесят процентов с дохода) любимчикам право продолжать заниматься тем, чем они занимались поколениями, и таким образом не оставляют конкурентам другого выбора, кроме как попрошайничать или пахать в поле. Избранные, осознав преимущества от контакта с существами высшей культуры, стекаются в Город – припасть к источнику, так сказать, и заработать больше, чем в родной деревне, потроша рыбу или разгружая баржи. Конечно, первое, что они делают, – вступают в Тему (в обмен на скромные двадцать пять процентов). И так мы имеем сто шестьдесят два ловца жемчуга. Боже, храни Империю.

Я счел было, что для мужчин и женщин, привыкших доставать крохотные ракушки со дна моря, найти глупую огромную цепь в заливе будет легче легкого. Что ж, я ошибся. Поиски растянулись на трое суток, и все это время я не сводил глаз с горизонта, ожидая – вот-вот где-то там нарисуются безошибочно узнаваемые паруса шерденов в коричневую полоску. К тому времени как миссия увенчалась успехом, в Городе осталось сто сорок пять охотников за жемчугом из ста шестидесяти двух. Я подумал, какая досада, нам нужны люди, чтобы подсоединить эту дурацкую штуку. Досада; имперское мышление: не приготовишь омлет не разбив яиц. Огуз прав, Империя должна умереть. Но Огуз разбрасывается чужими жизнями, как богач, купивший новый дом, разбрасывается деньгами. Хочется простых решений, но так не бывает.

Лебедка; вы не хотите слышать про лебедку. Я мог бы долго и скучно рассказывать про лебедку, какие именно тройные механизмы с защелкой и зубчатые двигательные механизмы почти заставили меня плакать от восторга. Чтобы ее запустить, запрягали сотню быков, крутивших ось. У нас быков не было, так что нужно было обойтись людьми. Нужно было все фундаментально переделать, и я бы с радостью занялся разработкой сам, но был слишком занят и вынужден препоручить задачу Артавасдусу. Он застонал; у него самого дел было по горло. Я чуть не вышел из себя, когда услышал это. В итоге задачу решил, кажется, молодой капрал-копьеносец, легко и блестяще и гораздо лучше, чем я бы смог, – после двух часов сна и утомительных попыток убедить всех делать то, что нужно. Когда-то я был инженером, но это было в другой жизни.

И после всего этого они сказали, что это невозможно; нужны были бронзовые цепи, чтобы прикрепить основную к лебедке, а в городе не хватало бронзы. К этому я был готов. Мы были в Маленькой приемной во Дворце в этот момент, так что я подвел – уже забыл кого – к окну и указал на колоссальную статую императора Кветуса Второго на коне. Смотрите, сказал я, бронза. Используйте ее. После того как они всласть накричались, я сказал, что они могут вместо этого взять все бронзовые монеты в городе и переплавить их, начиная со своего полка и своей Темы.

Это большая статуя – была большая статуя. У нас осталось восемьдесят пять фунтов бронзы, которую я отправил на монетный двор.

38

Времени катастрофически не хватало. Две недели, если верить Сичель-Гаите, возможно меньше, и баржи будут здесь; а строительные работы, как скажет вам любой из моей области, продвигаются со скоростью самого медленного строителя. В нашем случае – и, господи, разве можно их винить? – это были ныряльщики. Их задача заключалась в том, чтобы соединить цепи новой лебедки с двумя концами Ожерелья: закрепить новые цепи на подъемниках с одного конца и на концевых звеньях гордости Йовия – с другого. На словах это все обманчиво просто, а на деле – сущий ад. Ожерелье покоилось на такой глубине, что требовала предельных нагрузок на легкие ныряльщика; воздух заканчивался, когда они как раз добирались до цепи, а нужно было еще продеть тяжелую, набухшую от воды веревку через звенья, и вот вы в четырех, может, в пяти секундах от предела возможностей человеческого тела. Так что у вас два варианта – попробовать и сдаться или продолжать работу и захлебнуться. Почти все вверенные мне ныряльщики выбирали первое, возвращались на поверхность, брали передышку, пробовали снова. Но некоторые думали, что есть третий вариант, – их мы больше никогда не видели. Я бы выплакал все глаза, если бы не тихий голос в моей голове, говорящий: неужели они ничего не могут сделать правильно?

Когда стало очевидно, что задумка никому из присутствующих не по зубам – кто же, как не ужасный надоеда Лисимах, полностью излечившийся от ран и скачущий тут и там в поисках применения своей удали, спас положение? За жемчугом он ни разу за всю жизнь не нырял, но плавать и задерживать дыхание – умел. Стыдно признаться, но рвение этого полоумного я благословил лишь потому, что втайне надеялся – он утонет, и я смогу наконец-то от него избавиться.

К этому времени у него был постоянный фан-клуб, насчитывающий тысячу человек, и все они пришли посмотреть, как он, голый как младенец и весь вымазанный оливковым маслом, ныряет с Западного причала, весь опутанный тросами – шутка ли, самый прочный он даже в зубах зажал. Самодовольным дельфином скрывшись в волнах, он оставил нас ждать и отсчитывать про себя секунды в торжественной тишине. Ни один смертный не может задержать дыхание больше чем на шесть минут. На двух минутах и восьмидесяти секундах мы забеспокоились. В три минуты тридцать секунд тишина стояла такая, что можно было разобрать, как где-то попискивает мышь. В три минуты семьдесят секунд у фанатов прорезались первые рыдания. Черт, подумал я, вот мне только что было смешно, а этот дурак взял и утопился, а вина будет моя. Некоторые совсем не задумываются о чувствах ближнего.

Когда я уже не утруждал себя счетом, Лисимах воспрянул из воды