А что? Неплохое имя. Кипчак. Такое боевое. Растаптывающий врагов в пыль. Кипчак лучше, чем Кокованя. Это имя дал ему отец. А мне не дал…

Ненавижу.

Где этот чертов Персиваль, у меня к нему вопросы по прейскуранту!

Мы летели. Под нами тянулась однообразная болотная равнина, Кипчак лежал на полу и смотрел вниз, часами лежал. Я поднимался по узенькой лестнице наверх, на внешнюю, близкую к звездам поверхность дирижабля, и там наблюдал за небом. Летели мы в этот раз правильно, по прямой. Поскольку оказалось, что Кипчак, как птица, обладает внутренним компасом и может определять дорогу безо всяких инструментов – ни буссоли, ни астролябии, ничего не нужно.

Путешествие наше протекало без приключений. Привязался было снова какой-то полосатый баллон, но долго не продержался, скис. На третий день Кипчак, с утра валявшийся на полу и глядевший вниз, позвал меня к окошку.

– Гляди, сид, – он указал пальцем.

Под нами был остров между болотами. К острову сходилось сразу несколько гатей, одна даже широкая. Поперек суши, похожий на дохлого крокодила, протягивался барак. Из барака торчали милые английские глиняные трубы, трубы дымили.

– Что за тоска? – спросил я.

– Это «Жирный Вторнек», – ответил Кипчак. – Единственная оставшаяся таверна, я про нее только слышал, но никогда не видел. Там делают мороженое! Сид пробовал мороженое?

– Пару раз.

– И какое оно?

– Горло потом болит.

– Приземлимся?

– На орех нам что-нибудь дадут?

– Много, – ответил Кипчак в духе арабских сказок.

– Тогда штурвал от себя. Пополним запасы провизии. Перекусим.

Над «Жирным Вторнеком» пришлось поманеврировать, роза ветров была чудная, и дирижабль довольно долго носился по эфиру, прежде чем нам удалось ступить на землю. Где-то в километре от этой столовки. Я привязал дирижабль к дереву, с помощью лебедки подтянул его пониже, чтобы не маячил.

– Есть теория, – сказал я Кипчаку, – что Вселенная существует в капле воды. Как ты к этому относишься?

Кипчак не ответил. Живот его урчал, глаза пылали вечным голодом. Пахло жареной картошкой.

Мы запаслись своей посудой и приблизились к таверне.

Дверь смущала. Ни вывески, ни вообще какой-то информации. Засаленная дверь, даже ручки нет. Вряд ли у работников «Жирного Вторнека» имелись санитарные книжки, но альтернативы не было. Я пнул дверь, и мы вошли.

Таверна оказалась приличней, чем мне представлялось. Беленые стены. Столы из толстых досок, на полу песок и опилки, даже кадка с фикусом, нижние его листья, правда, обкусаны. Пахло жареным и соленым.

Посетителей немного, публика довольно однообразная, в основном гномы. К моему удивлению, разных расцветок. Больше всего зеленых, как Кипчак. Но попадались синие, желтые и даже фиолетовые.

Кроме гномов, за столами скучала пара квелых гоблинов. И вроде бы все.

Из гуманоидов никого, не сезон, откочевали вслед за килькой.

Хозяина видно не было.

– Тут самообслуживание, – объяснил Кипчак. – Видишь краны? В кранах лимонад, брага, квас, шербет, рыбный соус, клюквенный морс, всего двадцать названий. А вон в том, наверное, мороженое. Наливаешь сам…

– А если не заплатишь?

– Заплатишь, – заверил Кипчак. – Тут хитро все придумано. Приходишь, кушаешь, вон видишь, бочки стоят? В них еда. Капуста с клюквой, анчоусы, морепродукты, огурцы разные, большие и маленькие, грибная икра. А вон блинная машина.

Кипчак сладостно вздохнул и указал пальцем в конец барной стойки.

Агрегат был похож на… не знаю, на чего, я раньше блинных машин не видел. Несколько сковородок, печка, баки для теста, форсунки. Для того чтобы привести машину в движение, надо было кинуть в печку полено, они лежали рядом. Машина начинала пыхтеть, стрелять искрами, вращаться. На выходе получались похожие на короткие прямоугольные полотенца блины. Их можно было поливать медом, рубленой брусникой с сахаром и другими вкусностями.

– Ты про оплату банкета недоговорил, – напомнил я. – Какую валюту ребята принимают? Чем платить?

– Чем угодно. Говорят, что плата изымается сама. Берешь мороженое, а когда выходишь, обнаруживаешь, что с курточки пуговицы исчезли. Но прежде всего деньги исчезают. Все по-честному, и крыс нет…

Кипчак понюхал воздух.

– Говорят, что эту блинную машину поставил сам Механик, – с трепетом добавил он.

– Кто?

– Механик. Тут был раньше такой, еще во времена самого Персиваля. Он мог доставать разные механические предметы, вот и эту машину достал. Я слышал, раньше сюда за неделю записывались и музыка была. Тут играл один гном, он был черным! Представь, сид! Черный гном!

– Интересно было бы послушать.

– Он играл на губе, – добавил Кипчак, и послушать супергнома мне сразу расхотелось, не люблю виртуозов оригинального жанра.

– Тебе мороженого? – спросил я.

Кипчак радостно кивнул.

Нашему появлению никто не удивился, атмосфера в «Жирном Вторнеке» стояла мирная, как в какой-нибудь голландской пивной. Гномы не спеша ели капусту, блины, пили брагу. Одежда на них была достойная и добротная, в такой одежде можно прожить сто лет, забавляя себя периодически игрой на лире и разглядывая в телескоп Альфу Центавра. Берестяная курточка Кипчака выглядела просто подзаборно, но сам Кипчак надулся важностью и поглядывал на своих соплеменников свысока. Я догадался, что это из-за своего статуса оруженосца.

Кипчак обогнал меня и прибыл к стойке первым. Стойка была невысокой, как раз для гномов, но из-за своего щуплого роста Кипчак до края не дотягивался. Он понюхал воздух и безошибочно нашел кран с мороженым. Подставил миску и набрал себе целую горку чуть желтоватой холодной массы с подозрительными зелеными точками.

Я предпочел более классическую еду. Подбросил полено в печку и испек шесть больших квадратных блинов. Измазал их маслом, полил медом. От рыбного соуса воздержался, рыбный соус на большого любителя.

Мы заняли столик в закуте между блинмашиной и стеной. И приступили. Блины оказались ничего, слегка резиновые, но все равно ничего. Давно не ел приличного, это было хорошо.

Кипчак же вообще пребывал в безостановочном восторге. Он разрушал гору из мороженого с напором комбайна, такому азарту стоило позавидовать. Съев три блина, я набрал себе кваса. Квас был с пузыречками, я уже ополовинил кружку, как дверь таверны открылась и появился Коровин.

Я его не сразу признал. Поскольку рубище его еще более истрепалось – от рубашки в уютный горошек осталась лишь едва заметная бахрома, а котел и вовсе пропал. Голова Коровина покрылась злым молодым ворсом черноватого цвета. Шрамы были уже не такими красными, зато грязи на лице прибавилось. Килограмма полтора. Коровин голодно оглядел окрестности и сказал: