Рассадин приехал в Ташкент впервые, испытывая понятный художественный интерес к ориентальным красотам, и никак не предполагал, что среди аборигенов могут отыскаться особи, знающие наизусть его любимого Баратынского. Приведенные стихи он случайно забыл либо не обратил на них должного внимания. Это произвело на гостя впечатление не меньшее, чем «Хасилот» (таких волшебных вин теперь нет и в Узбекистане) или увиденный на другой день принц Гамлет в исполнении провинциального артиста. Вернувшись в Москву, критик напечатал рецензию о ташкентском Гамлете в журнале «Театр» и стал рассказывать о своем «открытии» друзьям-литераторам. С этих эпизодов и вступила в свои права многолетняя дружба.

Здесь автора, как пьяного Хлестакова, подмывает перечислить всех славных писателей, с которыми его свел Станислав (в дальнейшем — Стасик), всех, с кем Р. оказался в дружбе или на «дружеской ноге», но он отложит это до следующего, трезвого случая. Рассадин и напечатал в журнале «Юность» знаменитую полемическую статью «Шестидесятники», давшую имя целому литературному и общественному направлению, к которому хотя бы по идейным и дружеским мотивам считал себя причастным артист Р.

В течение всех последующих лет Станислав Борисович Рассадин продолжал испытывать чувство ответственности за опрометчивые шаги сперва азийского, а позже петербургского провинциала, даря его этическим надзором и дружеским участием в затруднительных случаях. В судьбе же «Гастрольного романа» сыграл он роль просто беспримерную (хотя и провокативную), убеждая Р., что современную прозу следует писать не так, как это делают признанные мастера X., Y., Z. или даже P., J., S., а именно так, как случайно выходит у него, самозванца. То бишь абсолютно независимо и с откровенным пренебрежением к надменным умельцам и их правилам…

Ввиду особого расположения планет фамилии артиста и критика начинались на одну и ту же букву; на редкость сближены оказались дни их рождения, и здесь мы снова предполагаем то ли замечаемое двойничество, то ли намеренную путаницу, соответствующие, впрочем, известным традициям отечественной литературы…

14 ноября 1962 года в Курсовом переулке, у профессора школы-студии МХАТ Виталия Яковлевича Виленкина, собирались слушать Ахматову. Это совпадало с нынешним отъездом артиста Р. в Ленинград. Событие намечалось в той самой столовой, где на гостевом диванце он имел честь провести несколько ночей перед началом своей новой жизни. Нехитрые ташкентские манатки были собраны с утра и, прижавшись к коридорной стенке, ждали ленинградской участи. Завтра на заре артисту Р. предстояло выйти на Невский проспект и проследовать на Фонтанку. Но обратите внимание, господа, перед слепящим броском на большую сцену он увидел Анну Ахматову…

Скажем прямо, Р. был оглушен встречей, тем, что читала Анна Андреевна, и тем, как она читала. Прежде ему довелось быть представленным и слушать в авторском исполнении стихи залетевших в Ташкент советских поэтов — Смелякова, Светлова, Симонова, — но разница между ними и ею была велика и в словах еще неопределима. Если Р. этого и недопонимал, то явно чуял. По особым случаям у него обострялось лишнее чутье…

Выпивали и закусывали. Белая скатерть, подробная сервировка стола…

Судили и рядили о театре: Софья Станиславна Пилявская, Владлен Давыдов с Маргошей, Игорь Кваша с Танечкой…

Потом слушали музыку… Потом — стихи…

Для стихотворения голос Ахматовой выбирал какой-то соседний, гудящий регистр, а губы как будто ленились… Приковывающая, странноватая, кажущаяся неохотность и беспрепятственное проникновение в твой главный тайник.

Р. сидел через стол от Ахматовой и не отводил от нее глаз. «Крупный план» завораживал, а звук уносил за пределы места и времени. Совершенно уносил.

Может быть, в тот вечер Ахматова читала и не то, что слышит сегодня оглядчивый автор, в «подвале памяти» нехватка свечей, но он бормочет слышанное из ее уст и, конечно, свое сокровенное.

Другой человеческий масштаб — вот что увлекало, но Р. не сразу это определил. И все последующие встречи усиливали впечатление. Ни прежде, ни потом, во всю жизнь, людей такого масштаба Р. не встречал.

— А ведь сон — это тоже вещица, / Soft embalmer, Синяя птица, / Эльсинорских террас парапет, — гудело в его ушах, и Р. казалось, что это — для него. Может быть, снова почуял? Позже Анна Андреевна назначила Р. чтецом «Поэмы без героя». Почему именно его?..

Вспоминая Ахматову, чаще всего говорят о царственной величавости. Р. поразила ее речь. В одно и то же время она касалась прошлого и будущего. Не по смыслу, хотя, конечно, и по смыслу, но прежде всего по звучанию. Замедленный, протяженный, низкий и, со всем тем, возвышенный звук тайной властью сводил с «серебряным веком», но здесь же влек в опасные темные порталы предстоящих и следующих за ними лет…

Гул вечности — вот что это было, ее речь, и блажен тот, кто ее слышал…

Понимая значение встречи, хозяин представил Р. Анне Андреевне, сказав о Гамлете, о том, что с завтрашнего дня он станет жить в Ленинграде, и о первой книжке, вышедшей в Ташкенте накануне переезда.

— Вы родились в Ташкенте? — спросила она.

— Нет, в Одессе, — ответил Р.

Анна Андреевна кивнула красивой головой, может быть, оттого, что опять на одну линию стали три города ее судьбы, и сказала:

— Надпишите и подарите.

Первое приказание показалось Р. трудно выполнимым, второе — просто опасным. Он вышел в коридор, достал тоненькую книжку, уселся на свой баул и долго складывал надпись, открывая для себя несовершенство подарка и мучась неожиданным косноязычием. Он снова почуял, что, передав книжку Ахматовой, подвергнет свои стихи и себя самого другому, чем прежде, счету и будет обязан отвечать за слова и поступки по-новому.

«Анне Андреевне Ахматовой, — выводил он, — с глубокой любовью, несказанной благодарностью за сегодняшний вечер и паническим ужасом эту первую книжку… В.Р. 14 ноября 1962 года. Москва».

Потом, в числе одиннадцати других, даренных в Москве, в том числе с книгой А. Тарковского, ее передадут Валентине Андреевне Беличенко, бессменному директору музея «Анна Ахматова. Серебряный век», и во всей открытой беззащитности она останется лежать навзничь под застекленной крышкой музейной витрины…