— Дак света своего ясного жду. Вот, сказал, тут будь. Я и сижу, родненький. А как ослушаешься? — И она снова забралась на топчан, где лежала шерстяная накидка.

Стеня виновато сказал наставнику:

— Я ей плащ отдал. Озябнет же…

— Да Встершник с ней. Отдал и отдал. Вот что. Парень, которого я привел — кровосос. Не бешеный, Стенька. В разуме. Говорит, как человек простой. Сидеть ему там, пока Глава не решит, что с ним делать. А твое дело — бесед с ним не вести. Ежели взъярится, пришлешь сразу вестника к Главе… к посаднику бишь. Все понял? Заходить к нему только креффам дозволено. Сиди пока, я тебе Ургая пришлю. Будете вдвоем куковать. А то мало ли…

При упоминании выуча колдунов Стеня встрепенулся. Хоть человек живой! Хоть словом перекинуться, а не слушать Светлины завывания в одиночестве.

Едва дверь каземата за Дареном закрылась, Донатосова дурочка опять приникла к прутьям и тихонько позвала нового обитателя темницы:

— Э-эй, родненький, как звать-то тебя?..

Стеня шикнул на девку:

— А ну, молчи! Посадили? Сиди молча, ишь.

Блаженная застенчиво улыбнулась:

— Дак я ж хоть имя спросить.

— Сиди молча, говорю.

— Ну, молча, так молча.

Она влезла обратно на топчан и вновь разразилась подвываниями:

— Светел ме-э-эсяц в небе то-о-оне-э-эт…

Тьфу! Несчастный страж вернулся на свое место. Скорей бы Ургай пришел!

Тот и впрямь явился меньше чем через четверть оборота. Сел рядом на лавку, затеплил в светце еще одну лучину.

— А чего это она у тебя тут заливается, а? — Колдун посмотрел в сторону темницы, из которой неслись дурехины песнопения. — Выпусти ты ее. Там уж в трапезной вечерю накрывают.

— Выпускал, — пожаловался Стеня на скаженную. — Не идет, клятая! Говорит, свет, де, ясный велел здесь дожидаться.

— Так что ж ей, с голоду, что ли, помереть? — удивился старший. — Донатос, прости Хранители, через седмицу вернется.

В ответ юный ратоборец только плечами пожал.

— Дай ключи, — Ургай взял связку и подошел к темнице Светлы. — А ну, родненькая, давай, кшыть отсюда. Нечего нам песнями душу рвать. Иди, иди…

— Ой… — девушка стиснула на груди шерстяную накидку и посторонилась испуганно. — Да как же я пойду?

— Вестимо как. Ногами. Вверх по всходу. Топай, топай.

— Не-е-ет, родненький…

— А я что говорил, — подал голос со своей лавки Стеня. — Не идет, хоть ты кол ей на голове теши.

— Ладно, — вздохнул колдун, — ступай в трапезную, поешь и возвращайся.

Лицо дурочки расцвело в улыбке:

— Радость ты моя! — Она чмокнула опешившего выуча в щеку и с достоинством отправилась прочь. — Я скорехонько!

— Да не торопись… — не удержался от мольбы Стеня.

Светла ушла.

— Фух… хоть тихо стало.

Тишиной парни наслаждались около оборота, не меньше, и уже было понадеялись, что Светла, как все скорбные рассудком, отвлеклась, нашла себе новую жертву и не вернется, ан, нет.

Тяжелая дверь отворилась и на пороге возникла скаженная:

— Заждались, родненькие? — ласково спросила она.

— Да уж… все глаза проглядели, — признался Ургай.

— Так вот, вернулась я, значит. — Она улыбнулась, держа в руках пузатый горшок, от которого пахло кашей и мясом.

— А это зачем? Про запас, что ли? — спросил Стеня.

— Не-е-ет, — дурочка улыбнулась. — Ему.

И она кивнула в сторону темницы, куда Дарен запер Ходящего.

— Сдурела? — мигом вскочил колдун. — А ну дай сюда!

— Не дам! — Светла с удивительной прытью прянула в сторону. — Чай голодный он!

— Отдай горшок, бестолочь!

— И не подумаю! А ну, пусти! Пусти, я сказала! — Дура-девка уперлась плечиком в твердую грудь колдуна.

Ургай пытался вытолкнуть блаженную прочь из казематов. Она сопела и не хотела уходить.

— Что ж вы за душегубы! — вскрикнула в сердцах. — Я ведь еле выпросила у стряпухи!

— Коли выпросила, так сама и ешь, — увещевал ее Стеня.

— Да я ж поела, нелюдь ты клятый! Что ж мне теперь, выбрасывать? — Она чуть не плакала.

— Дай сюда, мы сами съедим, — вырвал колдун у дурехи горшок.

— А он?

— Его позже накормят, клянусь. Хоть ты не лезь, вдруг цапнет!

Светла сбавила напор. Успокоилась. Перестала рваться, снова сделалась смирной.

— Ну, коли так…

— Так, так. Иди уж, — выдохнули с облегчением оба парня.

— И правда. — Блаженная улыбнулась и… направилась обратно к своей темнице.

Выучи переглянулись.

— Ты куда, глупая?

— Куда велено, — важно ответила скаженная. — Свет мой ясный велел тут дожидаться. Ну как вернется, а меня нету? С ног ведь собьется.

— Да уж, — хмыкнул Ургай и шагнул к двери темницы, чтобы запереть.

В этот самый миг казематы огласил свирепый вопль. Колдун подпрыгнул, понимая, что в потемках наступил на что-то живое, а из-под его ног в тот же миг стрелой метнулась рыжая кошка.

— Тьфу ты! — выругался парень и рассмеялся. — Вот ведь нечисть хвостатая. Что, за крысами пришла?

Стеня перехватил кошку на руки и погладил.

— Гляди, ты ей лапу до крови отдавил, — покачал он головой.

— Дак не видел же… — Ургай запер дверь Светлиной темницы и вернулся на скамью. — Дай.

Кошка свернулась на коленях выуча и благодарно заурчала, позволяя осмотреть переднюю лапу.

— Это не я. Видать, крыса цапнула, — покачал головой парень. — Ну, иди, иди, а то крефф тебя хватится.

С этими словами парень выставил рыжую охотницу прочь из казематов.

* * *

Беляну казалось — он окаменел. В этой темноте и холоде. Толстые стены и потолки давили на плечи. Воздух был влажным и затхлым, а в груди попеременно вздымались то страх, то гнев, то ярость, то снова страх. Что он им сделал? Все рассказал, ничего не утаил. За что ж его сюда, как скотину? Неужто убьют все же?

И горячие слезы катились по лицу. Да еще бешено стучало сердце, подпрыгивая к самому горлу. Билось яростно и просяще.

Он, наверное, задремал… А проснулся оттого, что продрог. Это был плохой, очень плохой знак. В последние дни он мерз слишком часто. И силы то покидали без остатка, то переполняли, как половодье. Белян знал, что с ним происходит. Знал и боялся пуще всего. Убьют. Точно убьют.

Юноша сел на жестком топчане, обхватив руками трясущиеся плечи. Под низкими сводами каземата послышались разговоры. Пленник встал и подошел к решетке — послушать, о нем говорят или нет. Он едва успел приблизиться, как…