– Anweledig, – шепнула я, завершая заклятие, и над водой в стакане надулся пузырь. Подождав пару минут, пока он не лопнет, я тряхнула стакан и опрокинула его себе в ладонь.

Коул подался вперед, уже готовый везти меня в ожоговое отделение, но вместо зловонного кипятка мне в руку выпали два леденца. Они были такие же мутные и болотные, с бледно-лазурным отливом. Леденцы походили на опалы, потускневшие от старости и пыли. Форма у них была идеальной, особенно для моего первого в жизни заклятия подобного рода: продолговато-квадратная, четкая, словно кто-то старательно вытачивал их из цельного куска сахара. Но, невзирая на красоту, леденцы все еще были зловонными, это да.

– Вот теперь все, – объявила я, протягивая один из леденцов Коулу. Он недоверчиво скосил на него глаза. – Это застывший концентрат. Пока рассасываешь леденец, будешь оставаться невидимым. Но стоит ему растаять, и чары спадут. Если хочешь, я могу попробовать первой.

Коул удрученно покачал головой и со скептицизмом оглядел леденец.

– Кажется, я вижу тут наши застывшие волосы, – скривился он.

– Возможно. Надеюсь, ты успел проголодаться?

Коул переменился в лице, явно не оценив мою шутку, а затем, собравшись с духом, закинул конфетку себе в рот. Чтобы начать ее рассасывать, ему потребовалось чуть больше времени: надув щеки, он перенес леденец языком сначала в одну щеку, а потом в другую. Его кадык дернулся, и с характерным звуком Коул сглотнул слюну.

– Как на вкус? – поинтересовалась я осторожно, и в следующую же секунду Коул подскочил со скамьи и метнулся к мусорной урне.

– Терпи! А то придется все заново варить, – воскликнула я и развернула кулек, вынимая банку огурцов. Быстро открутив алюминиевую крышку, я протянула банку Коулу. – Закуси. Полегчает. Только зелье не проглоти случайно.

Дважды просить его не пришлось: Коул выхватил у меня банку и припал к ней губами. Уверена, он согласился бы выпить и не такое, лишь бы унять непреодолимые рвотные спазмы. Сделав пару глотков рассола, Коул удивленно заморгал.

– А ведь действительно полегчало.

– Знаю, – улыбнулась я довольно. – Еще одна ведьмовская фишка. Съешь огурчик, и вообще отпустит.

Коул погрузил пальцы в остатки рассола и, выудив огурец, вгрызся в него с аппетитным хрустом. Я же сосредоточилась на леденце, зажатом у меня в ладони. Солнце пробивалось сквозь его острые грани, как через стеклянное панно. Любуясь им, я долго храбрилась, чтобы последовать примеру Коула.

– Хоть бы получилось, – прошептала я и положила леденец себе на язык.

На вкус он оказался приторно-сладким, вовсе не таким, каким я себе представляла. Зелье незримости, которым сочился леденец, обжигало рот, оставляя после себя маслянистое послевкусие. Я прошлась по зубам языком, стирая с них прилипшую черную соль, крупицы которой иногда попадались. От мысли о змеиной чешуе, которая тоже должна была быть где-то там, горло сжал спазм. Я встала со скамьи, чтобы отдышаться, и допила содержимое банки с уксусным рассолом, отняв ее у Коула.

– Ну как? Думаешь, сработало? – робко поинтересовался он, разглядывая перед лицом своими выставленные руки. – Я все еще себя вижу. Да и тебя тоже.

– Это нормально. Мы видим друг друга, потому что мы оба есть в этом зелье, – объяснила я. – Ну, то есть частички нас… Волосы, я имею в виду…

– Я понял, Одри, – прервал меня Коул. Кажется, его вновь замутило.

Я сложила в рюкзак ошметки ингредиентов, которые еще могли послужить мне в будущем, и выбросила в ведро прочий мусор.

– Тогда идем! Ковен не ждет. К тому же я не знаю, сколько протянет этот леденец. Чем быстрее найдем Саламандру, тем лучше.

Миновали мы Бурбон-стрит на удивление быстро. Наверно, нас обоих подгоняла не только отступившая тошнота, а еще безумная усталость: после всего мне было жизненно необходимо несколько часов сна и покоя. Я подозревала, что и Коулу тоже. Он частенько зевал и морщился, растирая ноющее плечо. Я невольно представляла, с каким трепетом заботилась бы о нем, только дай он мне такую возможность: меняла бы бинты, помогала сменить одежду и наносила лечебную мазь на свежие раны. Возможно, так я смогла бы залатать не только его тело, но и душу. А заодно залатала бы и свою.

– Ух ты, – восхитился Коул, когда остановился прямо перед пожилой парой и щелкнул пальцами у них перед носом, а они просто прошли мимо, продолжая болтать между собой на испанском. – Они правда не видят меня? И не слышат? Хм, а если я толкну их?

– Не надо! – воскликнула я. – Подобные чары очень хрупкие. Не давай людям повода тебя увидеть. Лучше постарайся ни до чего не дотрагиваться. Вообще. Так мысли людей… обтекают нас. Это как крохотный паучок у тебя под ногами, которого можно разглядеть только под лупой. Но вот если этот паучок прыгнет тебе в лицо, ты все-таки заметишь.

Коул пожал плечами и стал вести себя осторожно. Несмотря на свой рост и некую неуклюжесть, он обходил туристов и торговые ларьки очень ловко и плавно, не задевая их даже кончиком шарфа, развевающегося за спиной. Пробираться через Бурбон-стрит приходилось с невероятной осторожностью: на дорогу уже выползали толпы туристов, фотографируя местные колориты, наполненные болотным духом и магией. Как только впереди показалась вывеска-ящерица, мы с Коулом одновременно остановились, глазея на вход.

– А как с дверьми-то быть? – озвучил Коул то, что пришло мне на ум только сейчас. – Откроешь их ветром? А как убрать из коридора охрану, чтобы не пришлось распихивать их локтями? И как мы…

– Тш-ш! Дай подумать, – шикнула я на Коула, приложив указательный палец к губам. Накрыв подушечками пальцев виски, я усердно помассировала их. – Итак. Одна идея есть, но… Она тебе не понравится.

Коул напрягся, но было поздно: я уже подняла с дорожки кусочек гравия и, прицелившись, шепнула:

– Gebo!

Поток воздуха усилил бросок, и камешек пробил витрину, как пуля. Витражный гладиолус посыпался с треском, заставляя прохожих броситься врассыпную. Коул закрыл ладонью лицо, но так ничего и не сказал, глядя сквозь просветы в пальцах на мой вандализм. Этот вандализм, однако, сработал: на улицу выбежала охрана во главе с причудливым ассистентом. Его сюртук был жестоко испорчен пролитым зельем, которое не отмывается: на шалоновой ткани от подбородка до солнечного сплетения растекалось зеленое пятно.

– Где эти мерзавцы?! – вскричал он. – Мой костюм стоит, как половина лавки! Эй, мисс, вы не видели, кто это сделал?..

Я снова прижала указательный палец к губам и дернула Коула за рукав куртки, кивком указав на вход. Двери в лавку остались распахнуты, и мы вместе обошли гудящую толпу, проскользнув внутрь незамеченными, а затем юркнули за бахрому, прикрывающую арку.

– Я никак не буду это комментировать, – прошептал Коул мне на ухо, и я пихнула его локтем в бок, призывая к тишине.

Ни слова. Ни шороха. Только дыхание в унисон, пока мы, шаг за шагом, крались по темному коридору, пропитанному церковным запахом ладана. Где-то вдалеке раздавалось неразборчивое приглушенное бормотание. Женский голос звучал так томно и мелодично, что походил на молитву.