правительства, так как сам разделял ее [Сироткин 19816: 47–51][426]. Кроме того, работая в правительстве, он помогал интегрировать в Российскую империю его родную Бессарабию, недавно присоединенную к России. Однако основной сферой его деятельности была российская дипломатия. Начиная с 1816 года он составлял, в качестве начальника канцелярии Каподистрии, черновики писем к русским посланникам и иностранным кабинетам, проекты меморандумов российской политики в отношении Франции и другие важные документы. Он пользовался уважением как специалист по европейским делам и теоретик международной политики. К примеру, в феврале 1818 года, когда великий князь Михаил собирался в поездку по Европе, Стурдзе предложили проинформировать князя о состоянии дел в Пруссии, что свидетельствует о признании его авторитета в понимании обстановки в Германии[427].

Именно деятельность в качестве аналитика немецкой политики привела к крупнейшему кризису в карьере Стурдзы, международному скандалу и реальной угрозе его жизни. В конце 1818 года он присутствовал на международном конгрессе в Аахене и, с одобрения императора, составил конфиденциальный меморандум о положении дел в Германии, который циркулировал среди союзнических делегаций, в конце концов просочился в прессу и вызвал большой шум среди немецких либералов и националистов[428]. В этой «Записке о нынешнем положении Германии» Стурдза доказывал, что Германия будет не в состоянии избавиться от политических неурядиц и духовных недугов до тех пор, пока университеты остаются рассадниками радикализма, и поэтому государству следует покончить с их автономией. Подобным же образом, утверждал он, прискорбное состояние прессы в Германии есть результат неспособности прежних правительств обуздать атеистические и рационалистические выступления. Реформа образования в конце концов приведет к перевоспитанию людей и устранению злоупотреблений в прессе, однако в настоящее время требуется строгая цензура, единообразие которой во всех немецких землях должен обеспечить Германский союз.

Проникнув в печать, эти предложения вызвали бурю протеста, что глубоко обеспокоило Александра I и его немецких союзников. Немецкие националисты из числа интеллектуалов и студентов и без того уже опасались, что патриотические и либеральные надежды, порожденные антинаполеоновской войной 1813 года, похоронены Германским союзом Меттерниха, а «Записка» Стурдзы была воспринята как совсем уж недопустимое вмешательство реакционного иностранного государства во внутренние дела Германии[429]. В России «Записка» также была непопулярна по причинам как политического, так и идеологического порядка. Говорили, что нанесен ущерб репутации России за рубежом; друзья Стурдзы А. И. Тургенев и Вяземский обвиняли его в фанатизме и потере чувства реальности, а Н. И. Тургенев заметил по поводу репрессивных Карлсбадских указов 1819 года, что немцы решили «устурдзить» свои университеты [Тарасов 1911–1921, 5: 212–213][430]. Подобная критика была типична для распространенной, но ошибочной тенденции связывать Стурдзу (и саму идею Священного союза) с Меттернихом и режимом Реставрации. В действительности в записке, подготовленной для Каподистрии, Стурдза решительно осудил Карлсбадские указы, подчеркивая, что, вводя цензуру только против политического инакомыслия (но не против безнравственности и неверия) и требуя лишь политической ортодоксальности в университетах, Германский союз стремился к усилению анахроничного деспотизма, а не к осуществлению политических реформ, которых требовало время, и перевоспитанию общества в христианском духе[431].

После того как российский «литературный агент» Август фон Коцебу был убит немецким студентом-радикалом в марте 1819 года, Стурдза, все еще находившийся в Германии, понял, что следующим будет он, и вернулся в Россию. Он чувствовал себя покинутым и преданным своим правительством, которое позволило сложиться впечатлению, что «Записка» выражала лишь его личную точку зрения. Кроме того, ему вовсе не хотелось носить ярлык реакционера, и он считал, что убийство Коцебу подтвердило его опасения относительно радикализма немецких студентов[432]. В конце весны он получил разрешение вернуться в свое родовое поместье Устье и заняться своим здоровьем, в особенности больными глазами. Нессельроде ожидал его возвращения в столицу поздней осенью, но Стурдза говорил Вяземскому о своем намерении оставаться в Устье «как можно долее» и планировал провести там зиму [Саитов 1899–1913,1:216][433]. Очевидно, он был обижен тем, как с ним обращались после Аахена Нессельроде и император, и ему нравилось думать о своей печальной полуотставке как об уходе от грешного мира. Однако Роксандра, всегда заботившаяся о карьере брата и верившая в скрытый божественный промысел, не одобряла его планов. Она заявляла, что зима в белорусской деревне вряд ли благоприятна для восстановления его здоровья, и заключала: «Мы живем в такое время, когда не должно уходить от дел, если служишь христианскому государю и сам христианин. <…> Зло так быстро распространяется в мире, что никто не должен покидать свой пост, пока его совесть не повелит ему оставить его»[434]. Роксандра считала, что Германия – это вулкан, готовый к страшному извержению, и была уверена, что «Записка» помогла предупредить правительства об опасности. Алеко, писала она, должен проглотить свою обиду и вернуться к своим обязанностям[435]. Европейский революционный кризис и последующая реакция были далеки от завершения: события в период с августа 1819 года по февраль 1820-го включали принятие Карлсбадских указов, убийство наследника французского престола, подписание «Шести актов» в Англии и заговор на Кейто-стрит. А на горизонте маячили полномасштабные революции в Испании и Италии.

В итоге Стурдза написал в Петербург, что состояние здоровья удерживает его в Устье, но он был бы рад служить, и ему дали поручение составить проект пропагандистской брошюры (заказанной императором), содержащей обзор международных событий после Аахена. Она предназначалась для публикации за границей, анонимно или под псевдонимом, и не должна была вызывать подозрений в какой-либо связи ее с русским правительством. Очевидно, несмотря на скандал с «Запиской», Александр I по-прежнему ему доверял[436]. В письме, сопровождавшем официальные инструкции, Каподистрия дал понять, что полагается на здравый смысл Стурдзы: «Что касается плана, чувствуйте себя свободным. Вы хозяин положения. Пишите так, как считаете нужным. И все будет отлично». Каподистрия добавил, что император, Стурдза и он сам ищут в политике среднего пути между революцией и реакцией и что Стурдзе будет нетрудно развеять ложные представления об образе мыслей Александра, который некоторые ошибочно принимают за «источник либеральных идей», а другие считают «абсолютно-монархическим». Каподистрия объяснял Стурдзе, что мысли Александра «ни то, и ни другое. <…> Они пропитаны благочестивыми и религиозными чувствами и обогащены опытом всех времен и, прежде всего, нашего века»[437]. Стурдзе было предложено разделить брошюру на две части. В первой следовало проанализировать волнения в Европе и Латинской Америке, возлагая вину как на правительства, так и на народы. Во второй – исследовать идейный раскол Европы на два лагеря: либеральный и абсолютистский, отметить позитивные и негативные моменты