Томми старался не смотреть, как вздымается ее грудь под тесноватой футболкой.

– По-прежнему ездишь в хоспис каждый день?

– Конечно. И это не хоспис! – рассердилась Саммер. – Это больница долгосрочной реанимации. Он оказался там не для того, чтобы умереть.

«Как бы не так», – подумал Томми, но ничего не сказал.

– Я давно хотела с тобой поговорить, но тут Майкла перевезли в Лондон, нужно было искать квартиру, работу, и все такое. Безумные дни! Знаешь, я расследовала его аварию.

– Не знаю.

Томми задумчиво потер подбородок:

– А было, что расследовать? Разве это не несчастный случай?

– Будешь удивлен.

Саммер рассказала о поездке к механику и своих подозрениях относительно того, что тормозные канаты намеренно подрезали.

– Но кому это надо? – задал Томми очевидный вопрос.

– Я надеялась, ты сможешь сказать кому. Ты же многое знаешь о Тедди, разумеется.

– Ты о трупе в саду? Конечно, – кивнул Томми. – Ему точно дадут пожизненное. Все же никак не могу поверить. Тедди всегда казался таким… мягким.

– Знаю, – согласилась Саммер. – Но похоже, Майкл нашел тело, когда рыли фундамент для пагоды, и перезахоронил.

– Иисусе! – Томми выдохнул сквозь стиснутые зубы. – В самом деле?

– Да. И я тут гадаю… знал ли Майкл об убийстве Эндрю Бизли. Возможно, есть связь между этим и тем, что с ним случилось.

– Какая именно?

– Не знаю. Надеялась, что тебе что-то известно.

Томми непонимающе уставился на нее.

– Не случилось ли чего необычного перед праздником? Не показалось ли тебе что-то странным? Может, Майкл с кем-то познакомился?

– Ни с кем зловещим. Поставщики, кейтереры, служащие бара. Совершенно сумасшедшие дни. Мы с ног сбивались.

Игнорируя протесты Саммер, он снова купил выпивку и заказал снеки из бара. Про себя он подумал, что ее теория насчет подстроенной аварии – чушь собачья, фантазия, созданная, чтобы хоть как-то примириться с потерей Майкла. Но она такая классная, сексуальная и чувственная с этой своей шелковистой гривой и длинными-длинными ногами. Он не хотел с ней расставаться.

Пока Томми очищал фисташки, она возобновила допрос:

– Майкл никогда не говорил, что ему угрожают?

– Никогда.

– И даже не намекал насчет тела?

– Нет.

– Уверен?

– Трудно забыть такое, не находишь?

– Тебе известны его враги?

– Ты знаешь Майкла. Все его любят.

– Похоже, не все. Кто-то хотел его смерти или по крайней мере намеревался заставить замолчать. И они своего добились.

– Послушай, – начал Томми, – думаю, ты ошибаешься. Но если уж ищешь врагов, подумай о матери Майкла. Много всяких психов жаждали ее достать вроде защитников Патела. Такова уж была природа ее работы.

– Да! – почти обрадовалась Саммер. – У Майкла на квартире было на них досье. Когда будет возможность, взгляни.

После второй бутылки пива комната начала медленно вращаться. Саммер вспомнила, что забыла пообедать.

– Но ты прав, Томми! – возбужденно продолжала она. – Алексия может быть ключом ко всему этому. Подрезать ее тормозные канаты почти невозможно. Как министр внутренних дел она имела право на охрану, водителя, люди следили за ее машинами двадцать четыре часа в сутки. А вот мотоцикл Майкла – куда более легкая мишень. И разве есть лучший способ нанести удар матери, чем искалечить ее дитя?

Она была так умилительно-серьезна, что Томми больше не смог сдержаться. Подавшись вперед, он обнял ее и прижался губами к губам. Первое мгновение она была слишком изумлена, чтобы что-то предпринять. Но тут же рассерженно отстранилась:

– Какого черта? С ума сошел?

Смесь смущения и сексуальной неудовлетворенности, подогретая выпитым, заставила Томми разозлиться.

– Какие проблемы? Это всего лишь поцелуй! Почему бы мне тебя не поцеловать?

– Почему бы тебе меня не поцеловать? – изумилась Саммер.

– Я не знал, что ты дала обет целомудрия.

– Я с Майклом, осел ты этакий! Твоим так называемым другом.

Саммер с трудом поднялась. Ноги тряслись.

– Эй… – Томми положил руку ей на плечо. – Майкл был моим другом, так? Моим лучшим другом. И никаких «так называемых». Но Майкл мертв, Саммер.

– Он жив!

– Мертв. Клинически и во всех остальных отношениях.

Все посетители повернулись к ним, наблюдая за драмой, развертывавшейся за угловым столиком. Голос Томми становился все громче.

– Майкл в коме и никогда не очнется. Никогда!

– Пошел к дьяволу! – завопила Саммер.

– Именно этого он хотел бы? – отпарировал Томми, все крепче сжимая ее плечо. – Чтобы ты пожертвовала жизнью ради него, как индусская невеста, бросающаяся в погребальный костер мужа? Потому что если ты так считаешь, значит, совершенно не знаешь его!

Саммер рывком освободилась, схватила сумку и выбежала из бара. Слезы гнева и унижения застилали глаза. Она с трудом нашла выход.

– Он тоже не был святым, знаешь ли! – крикнул вслед Томми. – И даже не был тебе верен!

Саммер остановилась, обернулась и окинула его уничтожающим взглядом.

– Лгун!

– Это правда! За неделю до твоего приезда сюда Майкл рассказывал о женщине постарше, с которой последнее время встречался! Он называл ее своей «сахарной мамочкой»![22]Это она купила ему чертов байк, если хочешь знать!

В душе все перевернулось. Саммер метнулась на улицу.

Движение было таким оживленным, что целый час ушел, чтобы добраться до клиники, где лежал Майкл: викторианского здания из красного кирпича недалеко от Баттерси-парк.

– Ужасно выглядите, – заметила при виде Саммер одна из сестер без всякого, впрочем, злорадства. Саммер и в самом деле была растрепана, потому что постоянно проводила рукой по волосам, а щеки распухли от слез. – С вами все в порядке?

– Не совсем.

Саммер уселась на стул рядом с кроватью Майкла, но была слишком расстроена, чтобы взять его руку. Она понимала, что Томми сказал правду. Сначала, выбежав из «Савоя», она пыталась убедить себя, что это ложь, грубое измышление Томми, месть за то, что она отвергла его ухаживания. Но пока черное такси ползло через мост, она смирилась с правдой.

«Я сама это знала, всегда знала. Поэтому и приехала в Оксфорд посмотреть ему в глаза. Я знала, что у него была другая».