Подписка, как представляет себе Евгения, значит ограничение свободы передвижения, но никак не мешает ему ходить на работу, чему похоже, шеф рад, как ребенок!

— Где Варвара? Почему задерживается?

— Вы же сами ввели для женщин фирмы мягкий режим работы!

— Все, никаких мягкостей. Я сам — без пяти минут зек, введу теперь режим строгий, как в зоне. Все вы у меня будете по проволоке… я хотел сказать по ниточке ходить! Американцы объявились? Что вы на меня так смотрите, Евгения Андреевна? С кем вы сидели за столом в свой первый день работы? Забыли?

— Не забыла. Но, возможно, Варя…

— Валентин Дмитриевич! Валя… — появившаяся в дверях Варвара бросается на шею президента, и плачет, и смеётся, так что Евгении приходится потихоньку из кабинета ретироваться. Ох, уж эти служебные романы!

Но это она так, ворчит. Варвара и вправду извелась от тоски, и уж с её стороны это никак не интрижка. Роман президента и секретарши явно не дешёвый.

А вот у референта нет никаких романов! И даже завалящейся новеллы. Не то, чтобы она на жизнь жалуется, так — констатирует факт. Сегодня в её жизни есть другие обязанности — вытащить в хорошисты одного отстающего по математике бедного родственника…

Вечером после работы она идёт к остановке, явственно ощущая, что утреннее раздражение отпускать её не хочет. Как бы она перед самой собой не делала вид, что в её жизни ничего не произошло, факт остаётся фактом произошло!

Вчера ей позвонила Нина Аристова. Прошло больше месяца после их последнего разговора.

— Женя, давай не будем играть в прятки!

Кто, интересно, давал ей повод в таком тоне с нею разговаривать. Потому она Нину довольно невежливо перебила:

— Я не собираюсь с тобой ни во что играть! А в таком тоне — и разговаривать!

Нина поняла, что переборщила, но другое настроение разговора её не устраивает, потому что она, оказывается, предъявляет ультиматум, а его так и предъявляют — в состоянии крайнего раздражения.

— Так вот, приезжай и забирай своего любовника!

Вот те, нате, прям из-под кровати!

— Прямо так и забирать? Можно подумать, я у тебя забыла свой чемодан.

— Это недалеко от истины! — презрительно хмыкнула Нина. — Он сейчас в таком состоянии, что от вещи мало отличается. Я жду!

— Минуточку! — холодно остановила её Евгения. — На самом деле твой муж — вовсе не вещь, которую можно перевозить с квартиры на квартиру без её ведома! Во-вторых, советую вам обоим не искать кого-то третьего, виноватого, а разобраться вначале между собой — без жертв вы всё равно не обойдётесь! В третьих, моя жизнь — не твоё дело! Я сама решаю, как мне себя вести в той или иной ситуации. И впредь прошу тебя не вмешиваться!

Евгения повесила трубку и сказала себе: "Аристовых нет! Они оба тебе приснились. Кошмар про Нину и Толяна больше не повторится… Если ты, конечно, сама не станешь его вызывать!"

Ветер согнал в небе над городом обрывки чёрных лохматых туч, будто стадо баранов, которых он там, вверху, режет на ледяной шашлык; потому с таким хлюпаньем срываются с небес потоки ливня.

Сегодня днём Евгения зашла в кабинет к Наде и застала странную картину: подруга, вопреки собственным уверениям о завале бумаг и уйме работы, сидела, ничего не делая и смотрела в окно, по которому мрачно струился дождь.

— Что с тобой, Надюша? — ласково спросила её Евгения, сердце которой в последнее время особо чутко откликалось на чужие несчастья; в этом особом видении она как-то забыла о себе — ей казалось, что другим людям неизмеримо хуже, чем ей самой.

Надя горевала. Она будто стала меньше ростом и напоминала ей маленькую девочку, страдающую от непоправимости сделанного. Она обняла Евгению и судорожно, как в детстве обиженный Никита, прижалась к ней. Кому же бедной Наде ещё пожаловаться? Не эгоистичной же, замкнувшейся в себе матери? Что можно дождаться от неё вместо материнского сочувствия? Разве что, скрытого злорадства: отказалась от родной, и выбрала чужого, неизвестно кого!

— Эдуард тебя обижает? — спрашивает подругу Евгения.

— Он пьёт мою кровь! — безрадостно шутит Надя. — Я тебе никогда не жаловалась, но, кажется, я опять ошиблась! Что скажут люди? Второй брак, и опять неудача? Видимо, всё дело во мне самой! В легкомысленности, с какой я отношусь к жизни!.. Но я же не знала, что так получится!

— О чём ты беспокоишься?! — успокаивает её Евгения. — Что подумают другие! На всех не угодишь. Ты же не просто так…

— Просто так! — перебивает её Надя. — Вдруг во мне проснулась какая-то идиотская бесшабашность: впервые на меня ТАК смотрел мужчина. Он вдруг будто остолбенел. И сказал нерешительно, словно боясь поверить: "Наташа!.."

— Ты об Эдике?

— А о ком же ещё? Разве тебя не удивило, что я вдруг за один день, круто переменила свою судьбу? Он всю жизнь вспоминал эту Наташу, с которой, считает, по глупости расстался. И женился на другой — из принципа! И потому никого в жизни больше не любил, всё ждал чего-то…

— Ты думаешь, с Володей была бы счастлива?

— При чём здесь Володя? — отмахивается Надя, начисто забыв, что если бы не её регистрация с Эдиком в пятницу, она вышла бы за Вовика в субботу. — Эдик так всю жизнь и прожил в уверенности, что он упустил в своей жизни великую любовь. Потому и за меня ухватился — на горе, я оказалась шибко на неё похожей. Теперь-то я думаю, что его расставание с Наташей не ошибка, а её сознательный побег от него. Побег, который через много лет бумерангом зацепил меня.

— Выходит, моя подружка несчастлива? А я только успела порадоваться!

Увы, всё, что может сделать для неё Евгения. Посочувствовать. Но Наде пока хватает — лицо её освещает благодарная улыбка.

— Спасибо, что выслушала. Что упрекать не стала.

— Упрекать? Я?!

— Ну, мама же упрекает: мол, сама виновата, никто не гнал тебя шею… Выговорилась, вроде легче стало. Надо и поработать!

Она пододвигает к себе бумаги, и Евгении ничего другого не остаётся, как покинуть её кабинет.

Домой она приходит в мрачном настроении. Просто не от чего радоваться. Надежда влипла со своим замужеством. А Евгения вообще у разбитого корыта. Один только Зубенко благоденствует. Безнаказанный. Надо попортить ему кровь. Он же считает её лопухом. Трусливым и безвредным. Который побоится на него замахнуться…

И она набирает под горячую руку номер Зубенко. Он мог быть где угодно: на дежурстве, у друзей, у бабы, но лопухам везёт в такие вот минуты: он оказывается дома!

— Ты ещё на свободе, падла? — спрашивает она, с удивлением вслушиваясь в собственный, кажущийся чужим, голос, который произносит ненавистное ей прежде слово.

— Кто это? — строго осведомляется Сергей; он не Лопухина, он не боится.