Реакция на премию в СССР: первая «грязь» про Е. Г. Боннэр

1975 г. Справка Архива Сахарова в Москве, включая описание рассекреченных документов Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР:

9 октября. Нобелевский комитет объявляет о присуждении Сахарову Нобелевской премии мира.

17–19 октября. В Копенгагене проходят Первые международные «Сахаровские слушания».

21 октября. Сахаров делает заявление, не соглашаясь с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН, что сионизм является формой расизма и расовой дискриминации.

Ноябрь – декабрь. Подписывает коллективное письмо в ООН с требованием гласного рассмотрения дела М. Джемилева специальной комиссией.

5 декабря. Участвует в традиционной демонстрации на Пушкинской площади.

10 декабря. Находится в Вильнюсе, где идет суд над С. Ковалевым.

10–11 декабря. Е. Боннэр представляет Сахарова в Осло на церемонии вручения Нобелевской премии мира и на Нобелевской пресс-конференции, зачитывает Нобелевскую лекцию А. Сахарова «Мир, прогресс, права человека». В лекции поименно названы фамилии более ста узников совести в СССР.

Рассекреченные документы Политбюро ЦК КПСС:

15 октября. Заседание Политбюро ЦК КПСС.

Рассматривается вопрос «О мерах по компрометации решения Нобелевского комитета о присуждении премии мира Сахарову А. Д.». Принято решение: 1) подготовить от имени Президиума АН СССР и советских ученых открытое письмо, осуждающее Нобелевский комитет, 2) опубликовать его в газете «Правда», 3) опубликовать в газете «Труд» фельетон, 4) отказать Сахарову в выезде за границу для получения Нобелевской премии.

Ноябрь 1975 г. – январь 1976 г. На заседаниях Политбюро обсуждаются материалы об административном переселении Сахарова из Москвы. «Признано целесообразным временно отложить рассмотрение этого вопроса».

Сахаров:

«Официальная реакция в СССР на присуждение мне Нобелевской премии Мира была очень раздраженной, нервной.

Опять, как это было в 1973 году, появилось много статей, в которых “развенчивалась” моя деятельность, окарикатуривались и высмеивались мои статьи, а решение Нобелевского комитета характеризовалось как враждебный, провокационный акт. В “Известиях” было опубликовано новое коллективное письмо за подписью академиков, членов-корреспондентов и директоров научно-исследовательских институтов АН, аналогичное письму 40 академиков за два года до этого.

В конце октября в газете “Труд” (газете с большим тиражом, издаваемой формально Советом профсоюзов СССР, но фактически, конечно же, столь же контролируемой, как и все остальные наши газеты) появился злобный и развязный фельетон, посвященный моей жене и мне. Подписанный еврейской фамилией “Азбель” (неслучайный псевдоним какого-нибудь гебиста), фельетон назывался “Хроника великосветской жизни”…

Кончается фельетон так:

“…подачку провели по графе Нобелевской премии мира. Сахарову обещано более ста тыс. долларов. Трудно сказать, в какой мере это соответствует по курсу 30 сребреникам древней Иудеи. Квалифицированный ответ на этот вопрос может, вероятнее всего, дать г-жа Боннэр, весьма сведущая в этих вопросах”.

Эта традиционная антисемитская концовка, рассчитанная на возбуждение самых низких чувств – зависти, злобы, инстинктов погромщиков, не случайно связывает 30 сребреников с именем моей жены, с ее нерусской фамилией.

Прекрасный контрфельетон на статью в “Труде” написала Раиса Борисовна Лерт.

Начиная с этого момента Люся, и раньше, с первых дней нашей совместной жизни, вызывавшая ненависть КГБ, становится главным объектом его атак. Давление на нее, клевета и провокации в дальнейшем все усиливаются, достигнув сейчас, осенью 1983 года, когда я пишу эти строки, апогея.

* * *

Между тем в Италии разворачивались драматические события, которые, возможно, отражали растерянность властей, что всегда опасно. В первых числах ноября к Н. А. Харкевич, у которой жила Люся, в Люсино отсутствие неожиданно пришел консул СССР в Италии Пахомов. Он специально приехал во Флоренцию из Рима! Пахомов попросил дать ему Люсин заграничный паспорт. Нина Адриановна, хотя и никогда не жила в СССР и не была приучена к коварству советских должностных лиц в таких случаях, тут почувствовала недоброе и паспорт не отдала.

После этого Люсю вызвали в консульство и тоже потребовали заграничный паспорт, но Люся не отдала и написала заявление о продлении пребывания в Италии по медицинским причинам; через две недели (примерно – точно я не помню) она получила разрешение.

Очевидно, за это время было принято решение пустить Люсю в Норвегию и тем снять накал ситуации настолько, насколько это возможно, а меня, вероятно, еще раньше было решено не пускать. Но какое-то время была опасность, что сгоряча власти лишат Люсю советского гражданства, а потом у них не было бы обратного хода. Люся и Нина хорошо вышли из этого положения».

БА:

В ноябре 1975 г., во время этого визита в Италию состоялась встреча Елены Боннэр с Папой Римским Иоанном Павлом II. Эту встречу, как и две другие в 1985 и 1989 гг. (последняя совместно с А. Д. Сахаровым), организовала близкий друг Иоанна Павла II Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти (1924–2000), главный редактор газеты «Русская мысль» в 1979–2000 гг. Обычно аудиенция у Папы длится не более десяти минут. Но в данном случае все получилось иначе, поскольку встреча превратилась в чтение великой русской поэзии. Папа, которого в детстве приобщил к стихам Некрасова и Надсона живший у них в доме русский студент (напомню, что Польша тогда была частью Российской империи), вспоминал первую строчку, а Е. Г., как она рассказывала, читала стихотворение до конца: «От ликующих, праздноболтающих, / Обагряющих руки в крови / Уведи меня в стан погибающих / За великое дело любви» (Некрасов, «Рыцарь на час»). И продолжалось это более часа – к огромному удовольствию высоких участников встречи.

Сахаров:

«Нобелевскую лекцию я писал легко, с подъемом. В ней отражены не только мои общественные взгляды по вопросам сохранения мира, необходимости сближения социалистической и капиталистической систем, разоружения и стратегического равновесия, прогресса, открытости общества и прав человека, но и в какой-то мере – мой внутренний эмоциональный мир.

Рема несколько раз перепечатывал текст лекции. Таким образом он явился ее первым (и требовательным) читателем. В целом, в последних вариантах, она ему нравилась. Другим ранним читателем был Петр Кунин, мой товарищ по университету и аспирантуре, тоже одобривший лекцию. Понравилась лекция и Люсе, когда она ее получила – уже в Осло. Сейчас, перечитывая лекцию, я, в основном, считаю ее удачной…»

Исторические дни в Осло и в Вильнюсе: «Мамочка, записывай», возвращение Елены Боннэр в Москву

Сахаров:

«Люся вылетела в Осло утром 9 декабря, чтобы участвовать в церемонии 10 декабря. В качестве приглашенных мною гостей в Осло также выехали Александр Галич, Владимир Максимов, Нина Харкевич, Мария Олсуфьева, Виктор Некрасов, профессор Ренато Фреззотти с женой, Боб Бернстайн и Эд Клайн, оба с женами. Кроме того, я “символически” пригласил находившихся в заключении Сергея Ковалева и Андрея Твердохлебова, а также Валентина Турчина и Юрия Орлова, не рассчитывая, конечно, что они смогут приехать.