— Не удивлюсь, если так. А какой номер дома?

— О черт, я не знаю. Такое чистое местечко. Цветок в горшке на подоконнике. Думают, они избранные, лучше нас — обычных людей… Ненавижу их. Слушай, налей-ка мне еще пивка…

Когда после собрания все выходили из табачного склада, Голдберг попросил задержаться Малыша Мендела и Мойшу Липмана. Билл тоже остался.

Когда его босс убедился, что их никто не слышит, он предложил каждому по сигаре и сказал:

— Господа, у нас есть еще одна проблема. Не хотел вас беспокоить по этому поводу, но мне нужно знать ваше мнение.

Двое гангстеров сидели молча. Они были очень разные: лысеющий, с умным взглядом, элегантный Мендел был одет по последней моде и выглядел, словно коронованная особа на отдыхе, в то время как Мойша Липман, в юности участвовавший в боксерских поединках на ярмарочной площади, вполне мог отправиться в театр на прослушивание, ему бы наверняка дали роль чудовища Франкенштейна.

Они были знакомы и уважали друг друга, но одновременно и не доверяли друг другу. Билл, следивший за ними, восхищался магнетическим свойством характера Голдберга, сумевшего собрать таких разных людей вместе.

— Ну? — спросил Липман хмуро, когда они снова сели.

Мендел выпустил струю дыма в сторону свечи, пламя которой заколыхалось и заиграло.

— Дайте-ка догадаюсь, — сказал он, прежде чем Голдберг успел что-либо ответить. — Тут замешана женщина.

Липман отвел тяжелый взгляд от Голдберга и посмотрел на своего конкурента.

— Что за женщина? Это как-то связано с нашим делом?

— Самым непосредственным образом, — ответил Голдберг. — Она единственная, кто может потопить Цадика…

Вкратце он рассказал им про Салли и Харриет.

— Теперь же я боюсь, что она подвергла себя настоящей опасности. Мне нужно, чтобы за домом следили, и если там будет происходить что-то странное, надо немедленно бежать туда. Второе — это девочка. Там, где она находится сейчас, она в безопасности, но ее дом тоже нужно взять под наблюдение. Круглосуточное наблюдение.

Молчание. Малыш Мендел приподнял бровь, Мойша Липман нахмурился.

— Слишком затратно, — сказал он спустя мгновение. — Зачем беспокоиться?

— Потому что только мать этой девочки может победить Цадика. Если ребенка похитят, мы потеряем все; он будет могущественнее, чем когда-либо, потому что тогда и мать попадется. Сейчас я боюсь кое-чего похуже.

— Кровь младенцев? — спросил Мендел, но это был даже не вопрос. Он имел в виду древние клеветнические обвинения евреев в том, что они якобы используют кровь христианских детей для своих ритуалов.

Голдберг кивнул.

— Он сделает это и свалит все на евреев? — спросил Липман. — Но зачем ему, ради всего святого…

Он не закончил, потому что снаружи раздались шаги, а потом стук в дверь. Липман вскочил и сжал кулаки, Мендел вальяжно, с любопытным взглядом, обернулся посмотреть, что происходит. Но быстрее всех, даже быстрее Билла, на ногах оказался Голдберг. Он сразу же полез в карман.

Билл открыл дверь, и в помещение ввалился задыхающийся Рубен Сингер.

— Девочка… они нашли ее…

Голдберг через секунду оказался рядом. У молодого человека была рассечена губа, она кровоточила, один глаз заплыл.

— Несколько человек — не полиция, нет — ни ордеров, ничего… Заправлял всеми приличного вида человек по имени Пэрриш. Ребекка знала, зачем он пришел, и попыталась вывести девочку через заднюю дверь, но во дворе тоже были их люди. А мистер Катц… — он остановился, чтобы перевести дух, — без сознания. Они избили его палками. Ребекку тоже. По-моему, у нее рука сломана. Но ребенка забрали…

— Хорошо, Дэн, — послышался голос Мендела. — Ты с нами, Мойша?

Черты лица Липмана при тусклом свете свечи приняли злобное выражение.

— Значит, на детей руку подняли… — сказал он. — Евреи, готтентоты — какая разница… Чего ты хочешь, Дэн?

Голдберг на секунду задумался.

Он мог отвезти ее в три места: в дом на площади Фурнье, в особняк Пэрриша на Телеграф-роуд в Клэпхеме или в то поместье, что они присвоили себе в Твикенхеме. Мойша, возьми ребят и отправляйтесь на площадь Фурнье. Малыш — ты в Твикенхем. Фруктовый дом, большое поместье на реке. А я поеду в Клэпхем.

— И что нам делать? — спросил Мендел.

— Следите. Наблюдайте. Если увидите ее — хватайте и увозите.

— Ты когда-нибудь видел, как похищают людей? — спросил Липман. — Будет сложно не сделать ей больно.

— Справимся, — отрезал Мендел.

— Нужно место, где мы сможем встречаться, — сказал Голдберг. — За моей квартирой в Сохо следят, у полиции есть ордер на мой арест. Какие будут идеи?

— У меня есть телефон, — ответил Мендел. — Номер сорок два четырнадцать. Я посажу человека на линию. Звони, как только что-нибудь выяснится. Линия открывается в девять, он мне все сообщит.

— Хорошо, — отозвался Голдберг, в то время как двое главарей поспешили на улицу. — Рубен, тебе придется присмотреть за миссис Катц и остальными. Пойдем.

Перепрыгивая через две ступеньки, он выбежал под проливной дождь и растворился в темноте. Билл следовал за ним по пятам.

Харриет сидела очень тихо. Где-то рядом была лошадь, потому что она слышала тихое ржание, а рука ее лежала на чем-то прохладном и гладком, похожим на сиденье того кеба, в котором они ехали с мамой.

Разговаривали какие-то мужчины. Было темно. Мама велела ей быть храброй девочкой, поэтому она была храброй, как и мама в лесу с дикими обезьянами.

Ребекки рядом не было. Харриет вдруг нестерпимо захотелось, чтобы она оказалась здесь, с ней. Но эти мужчины не хотели, чтобы Ребекка была с ней, и они даже ударили ее. И еще они ударили мистера Катца.

Было холодно. Она засунула в рот большой палец и принялась его сосать, но плакать не смела. Просто сидела тихо-тихо.

Салли внезапно очнулась от беспокойного, неприятного сна и лежала в темноте, закусив губу. Элиза тяжело дышала, очевидно, спала, и часы пробили один раз.

Это не обрадовало Салли. Вряд ли ей удастся заснуть, можно лежать так много часов, но заснуть все равно не получится.

Она знала, куда ей нужно проникнуть на этот раз, — в кабинеты на третьем этаже. Там должны быть какие-нибудь улики, надо лишь постараться найти их.

Она опустила ноги на пол, вздрогнув, когда они коснулись холодных досок, и попыталась найти чулки. Затем порылась в своей корзине, пока не наткнулась на леденящую сталь пистолета.

Он вселял в нее уверенность. Можно положить его в карман плаща, и, хотя вряд ли придется им воспользоваться, так она будет чувствовать себя в безопасности…

Пистолет был тяжелым, все время бил ее по бедру, и на полпути она пожалела, что взяла его с собой. Но возвращаться было уже поздно. Когда она открывала дверь на третий этаж, пистолет рукояткой ударился о косяк, и Салли целую минуту стояла неподвижно, затаив дыхание.