Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фуллеру показалось, что его щеки горят точно раскаленная медь. Он пытался осмыслить свою судьбу. Судьба вдруг дала ему аудиенцию и поставила в положение, где он просто не мог не выговориться.
Фуллер почувствовал, как зашевелились его губы и с них сами собой слетели слова:
— Это еще кто такая?
— Простите? — удивленно спросила Сюзанна и загородилась от него газетами.
— Я видел, как вы шли по улице — ни дать ни взять цирк на выезде. Вот и подумал: кто вы такая? — пояснил Фуллер.
Сюзанна обворожительно покраснела.
— Я… я актриса.
— Ах да, точно. Американки — лучшие актрисы в мире!
— Спасибо, очень приятно, — с тревогой проговорила Сюзанна.
Щеки Фуллера вспыхнули еще жарче. Его разум вдруг превратился в фонтан метких изощренных фраз.
— Я имею в виду не театр. Я про жизнь говорю, в которой мы все актеры. Американки одеваются и ведут себя так, словно готовы подарить тебе целый мир. А стоит протянуть руку — они положат в нее ледышку.
— Да что вы, — выдавила Сюзанна.
— Именно так, — подтвердил Фуллер. — И пора уже кому-то сказать это вслух. — Он с вызовом поглядел на присутствующих и заметил в их глазах что-то вроде потрясенного одобрения. — Это несправедливо!
— Что? — не поняла Сюзанна.
— Вот вы приходите сюда… такая вся в бубенчиках, чтоб я смотрел на ваши щиколотки и розовые ножки, — завелся Фуллер. — Целуете своего кота, чтоб я воображал себя на его месте. Называете старика ангелом, чтоб я представлял, каково это — слышать от вас ласковые слова. Прячете ключ на виду у всех, чтоб я только и думал о том, где он лежит.
Фуллер встал.
— Мисс, — полным горечи голосом выдавил он, — от вашего поведения простых ребят вроде меня мандраж бьет, но если я стану падать в пропасть, вы ведь даже руки мне не протянете.
Он зашагал к двери. Все взгляды были прикованы к нему. Мало кто заметил, что от его слов Сюзанна едва не сгорела дотла. Она превратилась в обыкновенную девятнадцатилетнюю девчушку, напрасно пытающуюся произвести впечатление утонченной и искушенной женщины.
— Это несправедливо, — повторил Фуллер. — Должен быть закон, запрещающий девушкам одеваться и вести себя как вы. Людям от вас только худо. Знаете, что мне сейчас больше всего хочется вам сказать?
— Нет, — проронила Сюзанна. Все предохранители в ее нервной системе перегорели.
— Я скажу вам то же, что вы бы сказали мне, попытайся я вас поцеловать, — торжественно произнес Фуллер и величественным жестом указал Сюзанне на выход. — Катитесь к черту!
Он отвернулся и даже не взглянул на хлопнувшую за девушкой дверь: топот босых ног по асфальту и звон бубенчиков постепенно стихли в направлении пожарной части.
Вечером овдовевшая мать капрала Фуллера поставила на стол свечу, тарелку с мясом и клубничные пирожные — праздничный ужин по случаю его возвращения домой. Фуллер жевал угощение с таким видом, точно это была промокательная бумага, а на веселые расспросы матери отвечал коротко и равнодушно.
— Сынок, разве ты не рад, что вернулся? — спросила она, когда они допили кофе.
— Рад, — ответил Фуллер.
— Чем ты сегодня занимался?
— Гулял.
— Навестил старых друзей?
— У меня нет друзей.
Мать всплеснула руками.
— Нет друзей! У тебя-то?
— Времена меняются, ма, — мрачно проговорил Фуллер. — Полтора года — не один день. Люди разъехались или завели семьи…
— Семейная жизнь еще никого не убивала, — заметила мать.
Фуллер не улыбнулся.
— Может, и не убивала. Да только семейным ужасно трудно выкроить в своей жизни время для старых друзей.
— Но Дуги-то не женился?
— Он уже давно на Западе, ма. Служит в стратегическом авиационном командовании, — ответил Фуллер. Маленькая столовая вмиг превратилась в одинокий бомбардировщик, рассекающий холодную разреженную стратосферу.
— Вон как… но кто-то ведь должен был остаться.
— Никого, — отрезал Фуллер. — Я все утро просидел на телефоне, ма. Мог бы вообще из Кореи не уезжать — все равно тут никого нет.
— Не верю! Раньше ты не мог спокойно пройти по Мейн-стрит, чтобы не столкнуться с каким-нибудь приятелем.
— Ма, — язвительно сказал Фуллер, — а знаешь, что я сделал, когда номера в моей телефонной книжке кончились? Пошел в аптеку и сел возле стойки с газировкой — думал встретить там хоть каких-нибудь знакомых. Ма, — исступленно продолжал он, — никого я не встретил, кроме старика Бирса Хинкли! Ей-богу, не шучу. — Он встал и смял салфетку. — Ма, можно, я пойду?
— Конечно, иди. А куда ты? — Она просияла. — Навестить какую-нибудь симпатичную девушку?
Фуллер отшвырнул салфетку.
— Схожу в лавку за сигарой! Никаких девушек я больше не знаю, они все замуж повыскакивали.
Мать побледнела.
— П-понятно, — выговорила она. — Я и н-не знала, что ты куришь.
— Ма, — зло сказал Фуллер, — когда ты уже поймешь? Прошло полтора года, ма! Полтора года!
— И впрямь, столько времени… — Мать немного оробела от его пыла. — Что ж, ступай купи себе сигару. — Она тронула сына за руку. — Прошу тебя, не грусти. Подожди немного, и в твоей жизни станет столько людей, что и времени не будет хватать на всех. А потом ты встретишь хорошенькую девушку и женишься.
— Я пока не собираюсь жениться, ма, — натянуто проговорил Фуллер. — Сначала окончу семинарию.
— Семинарию! — воскликнула мама. — И когда же ты это решил?
— Сегодня днем, — ответил Фуллер.
— Но как? Что случилось?
— На меня снизошло что-то вроде откровения, ма. Как будто кто-то другой заговорил моими устами.
— О чем? — потрясенно спросила мать.
В гудящей голове Фуллера закрутился вихрь из Сюзанн. Он вновь увидел профессиональных соблазнительниц, мучивших его в Корее: они звали его с белых простыней импровизированных киноэкранов, с рваных плакатов, пришпиленных к мокрым стенкам палаток, с потрепанных журнальчиков в окопах. Эти Сюзанны сколачивали целые состояния, окручивая несчастных капралов Фуллеров со всего