Поппи снова улыбнулась мужу, давая понять, что начинает наступление.

– Почему бы вам не подойти поближе? – проворковала она.

Один прыжок – и Флетчер стоял прямо перед ней.

– Не прикасайтесь ко мне! – предупредила герцогиня.

Флетч, собравшийся было ее обнять, остановился.

– Je n'y touche pas, madame,[23]– церемонно произнес герцог.

Но она хотела убедиться, что он действительно понял, поэтому сказала с вызовом:

– У таких женщин, как я, есть свои требования.

– Неужели? – Он сделал шаг вперед. – Расскажите какие.

Собираясь с духом, Поппи прижала руку к груди, гордо откинула назад голову, но спокойствие давалось ей с трудом – озноб хватил все ее тело, истомившееся по ласке. Те несколько дней, что прошли со времени открытия, сделанного ею в гостинице, Поппи изучала себя и теперь она прекрасно знала, что ей нравилось и что должен делать Флетч, чтобы дать ей наслаждение, которого так ждала ее плоть. Надо только произнести это вслух…

– Ну же, рассказывайте, – настаивал герцог.

Он едва сдерживал страсть, и от этого Поппи возбуждалась еще больше.

Ах, как трудно быть откровенной! Смущение моментально сорвало с нее маску сластолюбивой француженки. Но потом она взглянула на стоявшего перед ней Флетча и подумала, что ей по-настоящему хочется только одного – чтобы он прикоснулся к ней. И еще она сама хочет прикоснуться к нему. Это немного успокоило Поппи, ведь она хотела того же, что и он.

– Я хочу прикоснуться к вам, – твердо и негромко, но не шепотом, сказала Поппи, чувствуя, как все ее тело изнутри заливает горячая волна.

Не сводя глаз с ее лица, Флетч сбросил камзол. Поппи снова оперлась о кроватный столбик. Снедаемая желанием, она стала казаться себе выше, прекраснее, соблазнительнее.

Флетч расправил широкие плечи и вытащил рубашку из брюк.

«Продолжайте», – хотела попросить Поппи, но, к ее смущению, из горла вырвался какой-то сиплый вскрик.

– Но чего конкретно вы от меня хотите, мадам? – спросил с улыбкой герцог, усугубляя ее смущение.

– Снимите рубашку, – трепеща, сказала Поппи.

Флетч медленно стянул с себя рубашку. Взору Поппи открылись сначала бугрившийся мышцами живот, потом мускулистые плечи с золотистой кожей. О, теперь она смотрела на мужа совершенно иначе, чем раньше. Если прежде она считала его хорошеньким юнцом, то сейчас он совсем не производил такого впечатления. Он был такой мужественный…

Поппи захотелось лизнуть его. «Какое счастье, – подумала она, заливаясь краской еще больше, – что он не может подслушать мои мысли!» Оставалось надеяться, что он не догадается об ее постыдной прихоти.

– Что теперь? – спросил Флетч.

Но Поппи онемела – она просто не могла попросить его снять брюки, хотя ясно видела, что он возбужден до предела. Она только покачала головой. Флетч шагнул к ней – теперь они почти касались друг друга.

– Все в порядке, дорогая, – прошептал он и осторожно поцеловал ее в щеку. – Я вовсе не собирался снимать брюки, поверь, я хочу только целовать тебя.

Он принялся целовать ее в губы так легко, так нежно, что у Поппи задрожали колени.

– Нет никакой необходимости снимать брюки, – умиротворяюще бормотал он.

– Нет, сейчас же сними их! – воскликнула Поппи, оттолкнув Флетча. Ей было трудно находиться так близко от него, вдыхая чудесный аромат его кожи, – она начинала терять решимость и свой французский шарм. Но Флетч потеряет к ней интерес, если она вновь даст волю живущему в ней маленькому робкому существу. Нет, все должно идти так, как задумано!

Удивленный Флетч даже чуть отступил назад, но потом, похоже, понял, что она задумала, и обрадовался.

– Immediament![24]– приказала Поппи только для того, чтобы подтвердить его догадку.

Флетч ухмыльнулся и начал медленно, чтобы подразнить жену, стягивать с себя брюки.

Поппи почувствовала некоторую слабость. Конечно, она уже много раз видела раздетого Флетча, особенно после того, как по его настоянию они стали заниматься любовью при свете, для чего в спальне зажигались все канделябры, а Поппи должна была лежать в постели поверх покрывала. Однако вопреки устоявшемуся мнению леди Флоры о мужской наготе юная герцогиня никогда не считала тело мужа ни нелепым, ни противным.

Тем не менее в прежней жизни Поппи старалась на него не смотреть, да и сейчас при виде обнаженного Флетча ее начала сотрясать дрожь. Он стоял перед ней, упирая руки в бока, большой, гладкий, казалось, только протяни руку…

– Что теперь? – спросил он своим низким обольстительным голосом с таким видом, будто они с Поппи сидели за чаем и он интересовался, сколько кусочков сахара бросить ей в чашку.

Она лихорадочно пыталась придумать такой ответ, чтобы остаться для него страстной искушенной француженкой. Что бы сделала на ее месте настоящая французская любовница?

Поппи думала, не сводя с мужа глаз, но вообще-то ей хотелось только одного – чтобы он…

Нет, это нельзя произнести вслух, как бы ни соблазняла ее такая идея. Но, увы, ничего другого в голову не приходило.

– Дорогая… – пробормотал Флетч.

Его глаза светились добротой, и Поппи поняла: ее затея наверняка провалится, потому что он видит в ней все ту же глупенькую женушку из прежней жизни, а не чувственную француженку с густо подведенными глазами.

– Нет, молчите! – перебила она.

Он послушался, но при этом помрачнел. Поппи взяла себя в руки – хватит думать о провале, надо доиграть свою роль до конца, причем с удовольствием! Наверное, пришло время отправляться в постель, решила она и попросила:

– Лягте, пожалуйста, месье.

К счастью, ей не пришлось делать усилие, чтобы изменить голос, – от волнения в нем и так появилась волнующая хрипотца.

– Не позволите ли мне сперва раздеть вас? – спросил Флетч.

Поппи растерялась – разве французские любовницы позволяют мужчинам себя раздевать? Вроде бы Джемма не давала на сей счет никаких указаний. Но занимаясь наверху подготовкой «плана», Джемма и Поппи с двумя подругами так хохотали, что юная соблазнительница вполне могла пропустить мимо ушей ценный совет.

– Француженки всегда раздеваются сами, – заявила она, напустив на себя уверенный вид.

Флетч понимающе ухмыльнулся, так что, возможно, она и не ошиблась. Спокойно улегшись на постель, Флетч подпер голову руками и скрестил ноги. Поппи облизнула пересохшие губы – его бедра чуть приподнялись.