Затем Поппи начала трогать языком нижнюю губку – Флетч наблюдал за ней с самым мечтательным выражением. Значит, она делает все правильно! Эта мысль ее очень ободрила.

– Здесь жарко, – продолжала Поппи низким страстным голосом. Это был один из приемов, которым ее научила Джемма.

Не сводя с мужа глаз, Поппи приступила к следующему шагу – она расстегнула лиф и спустила с плеч рукава. Флетч уже не лежал, а сидел, глядя на жену, как умирающий от жажды на чашу с водой.

Поппи снова облизнула губы, еще больше приспустила платье, потом еще…

– Дорогая, ты меня просто убиваешь! – не выдержал герцог, и от его полукрика-полустона по телу Поппи побежала горячая волна.

– М-м-м… – промычала она, стягивая лиф еще ниже. Обнажилась грудь. Проследив за взглядом мужа, Поппи тоже посмотрела на нее – пышная, прекрасной формы, она была очень хороша. Поппи очень хотелось, что бы ее коснулись руки Флетча.

Она встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах отражение своего желания.

– Поппи, – проговорил Флетч охрипшим голосом, – пожалуйста, подойди ко мне.

Француженка победила, решила герцогиня, и теперь можно уступить инициативу Флетчу. Это было хорошо, потому что…

В этот момент Поппи обнаружила, что спущенные рукава мешают ей двигаться. Она хотела поднять руку, но не смогла.

– Ты в ловушке, дорогая, – сообщил Флетч, как ей показалось, не без удовольствия, и спустил ноги с кровати.

Теперь Поппи уже не была француженкой – разве искушенная французская любовница может запутаться в собственной одежде?

И все же…

Флетч даже не пытался помочь ей освободиться. Он просто стоял перед ней и целовал, не прикасаясь к ней руками, – разве так трудно догадаться, чего ей хотелось? Его поцелуи казались Поппи сладкими, как мед или как первородный грех, или как исполнение самой заветной в жизни мечты.

Постепенно Поппи начала терять самообладание: ей страстно захотелось большего. Но как дать это понять Флетчу? Вспомнив о своем французском образе, она сама провела языком по губам Флетча, сразу ощутив их приятный, чуть пряный вкус.

«Поцелуй же меня по-настоящему, – мысленно молила она, – поцелуй!»

Его губы стали мягче, но не открылись, веселые огоньки в его глазах померкли, уступив место властному выражению, заставившему Поппи поежиться.

– Поцелуй меня, Флетч, – наконец решилась она произнести вслух.

И он это сделал. Он обхватил Поппи одной рукой, привлек к себе и, прильнув к ее рту, начал ласкать его языком.

– Тебе нравится? – спросил он через несколько мгновений.

– Да, – прошептала она, тяжело дыша. У нее заныли притиснутые к его груди соски, и она попыталась немного ослабить силу его объятий.

– Что именно тебе нравится?

Поняв, что он собирается мучить ее расспросами, она сказала:

– Поцелуй меня еще, Флетч!

Просительные нотки, неожиданно для самой Поппи прозвучавшие в ее голосе, заставили ее вздрогнуть от унижения, но Флетч вновь принялся ее целовать, и она забыла обо всем…

Он прикоснулся рукой к ее щеке, потом рука соскользнула ниже, на шею. Все естество Поппи безмолвно молило о ласках, но Флетч почему-то медлил. Почему?

Она хотела попросить, но испугалась, что это будет слишком смело. Флетч с упоением продолжал ее целовать, и Поппи вдруг поняла, что ей самой хочется трогать и ласкать его. Она бы сделала это, не раздумывая, если бы не дурацкое платье. Пытаясь освободиться, она начала извиваться и ерзать.

Флетч оторвался от губ жены и удивленно воззрился на нее. Выражение его глаз снова изменилось: они стали серьезными сосредоточенными. «Он опять видит во мне француженку», – сообразила Поппи и забеспокоилась: что делать дальше?

Но Флетч взял бремя решений на себя.

– La liberie![25]– шепнул он, провел обеими руками по ее шее и груди, отчего Поппи бросило в жар, и одним быстрым движением разорвал путы, так что тонкая ткань полетела на пол. – Очень хорошо, – протянул герцог, обозревая плоды своих усилий.

Опешившая Поппи хотела прикрыть одной рукой грудь, а второй – низ живота, но вовремя вспомнила, что она – француженка. Поэтому просто подняла руки над головой и неспешно потянулась. Она чувствовала, что готова принять Флетча, и в предвкушении этого внутри у нее все пело.

А Флетч улыбался. Направляемая инстинктом, Поппи неспешно забралась на кровать, при этом рука мужа скользнула по ее округлому заду, и Поппи услышала негромкий стон, похожий на сдавленное проклятие. Она легла и перевернулась на спину.

Флетч стоял рядом и смотрел на нее потемневшими от страсти глазами:

– Что теперь вам угодно, мадам?

– Поцелуйте меня, – ответила Поппи и потянулась, зная, что это зрительно увеличивает грудь.

Поппи вновь прибегла к своей французской уловке: она улыбнулась и проворковала единственное французское слово, которое пришло на память:

– Месье?

– О, Поппи! – выдохнул Флетч и припал к ее губам.

Этот поцелуй был как подарок. Они целовались много-много раз, но никогда так, как сейчас, когда оба пылали желанием и когда не только Флетчер, но и Поппи жаждала поцелуя. Он был для обоих слаще нектара и амброзии.

– Хочешь, я потушу свечи? – прошептал герцог, обдав теплым дыханием шею жены.

Поппи не слушала – она обнаружила, что даже простое прикосновение к его мускулистой спине с новой силой воспламеняет желание в ее крови.

– Потушить свечи? – повторил он вопрос.

– Помолчи, – шепотом ответила Поппи, а потом попросила: – Поцелуй еще! Сильнее!

Сколько новых открытий ее ждало!

Например, раньше она никогда не слышала, чтобы Флетч так нежно, воркующе смеялся, как сейчас, когда он покрывал поцелуями ее грудь. При этом про себя Поппи думала, что он мог бы гораздо лучше потратить это время.

Прошло какое-то время, и настал момент, когда Флетч сам стал с наслаждением ласкать прекрасную грудь Поппи. Когда он чуть сжал зубами ее соски, она застонала.

Наконец они уже не могли больше ждать – Поппи, всхлипывая, молила, чтобы он взял ее, тело Флетча горело, как в огне. И все же он боялся совершить ошибку, боялся, что Поппи опять не сможет его принять.

Она притянула его к себе и потребовала:

– Флетч, ты должен сейчас же заняться со мной любовью, иначе… – Тут она изогнулась всем телом и сладострастно приникла к Флетчу. Герцог мгновенно забыл о своих глупых опасениях, словно это была их первая брачная ночь. Воистину, Рождество – время чудес. Он начал тереться о нее всем телом, дразня ее и целуя, и она, его обожаемая строптивица, принялась было опять ворчать, и тогда он, не прекращая поцелуев, вошел в нее… как в первый раз, как в последний раз.