Что мне дает рассказанная им легенда, я пока не понимал сам, но тут важнее другое – управляющий признал во мне Сайнела Танорена. А это стоило дорого, даже если в истории замка Таргис не было ни слова правды, кроме его названия.

После ужина я почти сразу отправился спать, сославшись на усталость. Но сон не шел, и, решив слегка привести в порядок новые знания, обретенные в последние дни, я вдруг вспомнил, с каким ощущением смотрел на свое отражение в воде безымянного лесного озера в начале лета. Хм, а ведь тогда я сам счел, что больше всего похож на аристократа, пусть даже беглого. Но если я не Сайнел, то кто же я?

А какая разница? Себя не-Сайнела я так и не вспомнил. И не факт, что вспомню когда-нибудь. Все же, почему Урмарен не предложил мне других вариантов? Этот был лучшим? Или единственным?

И какое отношение ко мне имеет замок Таргис? Если, конечно, именно к нему меня гнал холодный ветер, ощущаемый лишь мной…

Мы провели в Кранките пять дней вместо запланированных двух. В основном из-за того, что на четвертый день барон устроил-таки прием для соседей – по случаю моего возвращения. Впрочем, дочек или внучек с собой никто не прихватил – были в основном мужчины, за исключением двух дам довольно преклонного возраста, самолично командовавших в своих имениях. Однако я не обольщался – барон представил им меня как своего наследника, так что в следующий раз вряд ли обойдется без попыток кого-нибудь мне сосватать. Если, конечно, я не женюсь до следующего раза.

Дальше мы двинулись на запад, так что повторно проехать мимо Таргиса не пришлось. Но я для себя решил, что с ним обязательно разберусь.

В принципе, мы могли бы отсюда направиться сразу в замок, но отец сказал, что сначала я должен встретиться с Ренеей – мол, родовое гнездо никуда не денется, подождет. Тем более что в замке он планировал задержаться. Так что спустя два дня на перекрестке имперских трактов мы повернули на юг.

Тракт, миновав границу Кардеи, пролегал в основном в стороне от сел, деревень и поместий, так что сравнить здешние селения с более северными толком не удалось. В Анганоре – центре сегета и единственном городе, встретившемся на пути, мы не стали даже останавливаться. Благодаря этому мы добрались до имения, когда сумерки лишь начали сгущаться.

Нас ждали – телеграмма сюда ушла еще до нашего отъезда из Тероны, поэтому паники своим появлением мы не вызвали. Правда, ждали нас три дня назад, но здешний управляющий резонно допускал, что хозяин вправе задержаться где угодно и так долго, как ему заблагорассудится, поэтому расслабиться никому не позволил. Так что не прошло и часа, а карета уже стояла в сарае, лошади – в конюшне, а баулы с багажом – в комнатах. Мы же с отцом расположились в кабинете, где нас ждал ужин и отчет управляющего.

Впрочем, здешнего коллегу тестя Мерстена я мог не опасаться – его предки не служили Таноренам, сам же он обосновался здесь хоть и давно, но уже после войны.

Все же мне было немного не по себе. Возможно, если бы Ренея была среди встречающих, мне было бы проще. Но посыльный к ней отправился лишь после нашего прибытия, причем поутру, и гостей следовало ждать не раньше, чем на следующий день.

Сестрица, однако, приехала в Ренсулу уже вечером. Вместе с мужем и детьми.

И вот мы стоим друг напротив друга. Словно сквозь вату слышу голос барона.

– Это, дочка, твой младший брат Сайнел. Он нашелся…

Округленные от изумления глаза красивой женщины, настороженно-недоверчивые лица ее мужа и детей.

Ренея Танорен, баронесса Мерхинер. Старше Сайнела на шесть лет. И очень похожая на отца. И что-то общее с моим отражением в зеркале тоже присутствует…

Отражение в зеркале… Изображая неуверенную улыбку, внезапно осознаю, что, возможно, Хальд Барен по прозвищу Медведь теперь с трудом узнает во мне парня, однажды в сумерках подошедшего к воротам его постоялого двора. Демон меня пережуй, а ведь моя внешность меняется каждый раз, когда мне требуется немного усилить сходство с портретом! Первый раз это случилось, когда мне понадобилось стать лейтенантом Сиденом. Нет, я не меняюсь до неузнаваемости, возвращаясь потом к прежнему облику. Я не оборотень. Всего лишь будто кто-то наносит легкие штрихи, усиливающие нужное впечатление. И это не грим и не нож хирурга.

Теперь я понимал реакцию Ургиса Танорена, когда он впервые увидел меня. Возможно, к тому моменту я, уже видевший его портреты в молодости и зрелом возрасте, больше походил на его родного сына, чем настоящий Сайнел – будь тот рядом.

– Привет, Ренет, – говорю я, беззастенчиво пользуясь отцовской подсказкой.

– Сай! – Она с радостным визгом, совершенно невероятным для давно разменявшей четвертый десяток благородной дамы, бросается ко мне на шею.

И вот уже мы с отцом рассказываем ей и ее мужу – детей заняли горой сладостей – историю, ранее услышанную законниками. Само собой, в несколько более художественном варианте. Барон Мерхинер, не переставая качать головой – надо же, как бывает, – лишь молча слушает. Зато Ренея отрывается за двоих. Задавая вопросы, охая и ахая от ответов…

Мерхинеры покидают Ренсулу на третий день – и то лишь потому, что нам тоже надо ехать дальше.

Карета снова пересекает границу Кардеи – правда, уже по другому мосту, гораздо западнее первого. У отца довольный вид. Мое врастание в шкуру Сайнела продвигается успешнее, чем он ожидал. Ренея приняла меня безоговорочно. И даже ее муж, не производивший впечатление человека, страдающего чрезмерной доверчивостью, поверил, хоть и не раз повторил, что история совершенно невероятная. Но меня лично больше всего поразило то, что я легко нашел общий язык с племянниками, а ведь это были первые дети, с которыми мне пришлось общаться так близко за все эти месяцы.

Барон тоже это заметил и в конце концов сказал, когда никого не было рядом:

– Мне все труднее осознавать, что ты не мой родной сын. Я даже не уверен в том, что мой сын, не случись всего того, что случилось, вел бы себя достойнее.

– Отец…

– Нет, не говори ничего. Ты теперь мой сын.

– Я… – словно ком застрял в горле – … не знаю другого отца, кроме тебя.

Он молча обнял меня. И больше мы об этом не говорили.

Дорога до замка заняла у нас больше недели – впрочем, в немалой степени потому, что не раз мы ночевали не в гостиницах или на постоялых дворах, а у старых друзей барона, когда-то с ним служивших. У меня тоже появились друзья – их сыновья. Чему наши старики были несказанно рады.