Грамоты Гермогена, содержавшие приказ собирать полки для похода на Москву, также исполнялись на местах с большим рвением — словно писал их не патриарх, а царствующая особа.

Почему так произошло? Почему большие слои русского общества восприняли призыв к сопротивлению, исходящий от главы Церкви, как манну небесную? Только ли дело тут в православной нравственности, предписывающей смиренно повиноваться духовному владыке? Тем более что Смута успела изрядно пошатнуть эту самую нравственность…

Видимо, особую роль Гермогена в создании земского движения подготовили обстоятельства не только духовного, но и материального характера.

Власть поляков, государь-иноверец (и к тому же иноземец), а также аристократическая модернизация в глазах очень многих русских людей выглядели страшно невыгодным, разорительным делом. Гермоген, поставивший себя на место главного консерватора страны, хранителя давно сложившегося ее государственного строя, вероисповедных устоев, политической традиции, был безоговорочно признан ими как персона, защищающая их интересы.

Сколь велик тот правящий круг московской первостепенной знати, которому противостоял патриарх и который оказался столь угоден полякам? Менее десятка крупных фигур!

Князь Ф.И. Мстиславский, боярин М.Г. Салтыков, князь Ю.Н. Трубецкой, князь И.С. Куракин — главные «начальники злу». К ним можно добавить князя А.В. Трубецкого, князя Б.М. Оболенского-Лыкова и боярина Ф.И. Шереметева, далеко не столь активных сторонников Владислава и тем более Сигизмунда; поведение Шереметева выдает колебания. Примыкал к ним боярин И.Н. Романов. Однако последний и вовсе мог вести самостоятельную игру — приходясь родным братом смоленскому послу митрополиту Филарету и дядей будущему царю Михаилу Федоровичу, он, помимо благоволения Сигизмунда, имел целый веер возможностей для большой политической интриги.

Столь же родовитые люди — род Голицыных, князь И.М. Воротынский, князь И.Н. Одоевский избрали для себя путь сопротивления полякам. А князь Д.Т. Трубецкой вообще возглавил дворянскую часть Первого земского ополчения.

Иными словами, у проекта «аристократической модернизации», ориентированной на поляков, имелась очень узкая социальная база.

А вот против поляков и за восстановление прежнего политического устройства России выступали многие.

Прежде всего, посады крупных городов. Тамошнее торгово-ремесленное население за годы Смуты убедилось: придут поляки с литовцами — наступит разорение. Настанет бесконтрольное управление знати — опять жди разорения! К шведам на Новгородчине такого отношения не сложилось: они властвовали иначе.

Православное духовенство ничего доброго не ждало от иноверной власти. Пример «Литовской Руси», где католицизм вел планомерное наступление на позиции восточного христианства, был у всех на виду.

Второ- и третьестепенная аристократия (к ней относился, кстати, и род Пожарских), да и просто знатное дворянство, попадавшее в круг «родословных людей», вовсе не горело желанием вместо одного сильного царя посадить себе на шею кучку властных магнатов. Не имея особенных земельных богатств, завися от службы, эти люди крепко держались за права, которые давала им местническая система. Благодаря ей они могли претендовать на высокие служебные посты. Както с ней обойдутся поляки и свои доморощенные «магнаты»? Уж верно, периоды «боярского правления», время от времени случавшиеся в русской истории, настраивали на скептический лад по поводу такой перспективы. Один «природный» русский самодержец виделся им более выгодным вариантом, чем целая свора бояр с иноземцем во главе.

Наконец, в Московском государстве существовала большая прослойка «служилых людей по прибору» — стрельцов, воротников, затинщиков и т. п. Поляки опасались их как организованной военной силы и постарались разослать в дальние города, оторвав от семей и от хозяйства. Тем самым они вооружили против себя тысячи хороших бойцов — стрельцов в первую очередь.

Остается сделать вывод: консерватизм патриарха оказался в гораздо большей степени востребован русским обществом, нежели модернистские устремления высшей знати. Гермоген стоял против нововведений, угрожавших прежде всего вере; его политический курс обрел национально-консервативные черты; именно этого и хотели, помимо духовенства, посадские люди, стрельцы, тысячи дворян и даже большая группа аристократов.

Глава Церкви оказался вождем земского дела и в какой-то степени невенчанным государем вовсе не из-за того, что сама традиция выталкивала на передний план высшую духовную власть при ослаблении высшей светской. Не было на Руси Московской такой традиции! В XIV веке митрополит Алексий возглавлял боярское правительство при малолетстве князя Дмитрия Ивановича, но это единичный факт, а не традиция. И даже не из-за того, что в годину испытаний патриарх сохранил крепость духа и поднялся до высот самопожертвования. Всё это так. Но… нельзя не замечать самого важного: огромная часть русского народа страстно желала вернуться в ту старую Россию, которую разрушила Смута; патриарх показал путь; все, кто хотел двинуться к восстановлению старого порядка, пошли по нему. Народ искал сохранения Московского царства, а не раскола его, не перехода под руку иноземного монарха и не обновления. Народ помнил, в какой стране жил при святом блаженном государе Федоре Ивановиче, и проявлял готовность на большие жертвы, лишь бы возвратить ту спокойную золотую эпоху.

Как ни парадоксально, святитель Гермоген оказался самым востребованным политическим деятелем времен Смуты. За ним шли охотно. За другими — постольку-поскольку. Народ оглядывался в поисках подобного вождя, несокрушимого консерватора, и лучшую кандидатуру отыскал в Гермогене — как впоследствии, после заточения Гермогена, найдет ее в другом благочестивом консерваторе — князе Пожарском. Оттого патриарх и пользовался у русских людей горячей любовью.

Заканчивая книгу о большом святом — а патриарх Гермоген ныне быстро поднимается в умах верующих к положению одного из знаменитейших православных святых, — уместно рассказать о его канонизации, о днях поминовения, о святынях, так или иначе прикосновенных к его личности.

Однако в отношении Гермогена этого будет явно недостаточно. Он удостоился не только прославления в лике святых, но и гражданского почитания — как великий политик, как неподдельный патриот. Повествуя о посмертной судьбе его имени, следует различать первое и второе.

Современный историк В. Ульяновский считает, что «патриархи Иов и Гермоген стали первыми общегосударственными освященными Героями Смуты уже в середине XVII века». В 1652 году из Старицы в Успенский собор Кремля был перенесен прах патриарха Иова, тогда же было создано его Житие и началось почитание, еще до канонизации. По мнению Ульяновского, «прославлять Гермогена стали еще авторы сказаний и повестей Смутного времени, его почитание существовало параллельно с почитанием Иова и также предшествовало официальной канонизации». Это и верно, и неверно одновременно.

Верно в том, что Гермогену достались искренняя любовь русского народа, уважительное отношение властей и восхищение «книжных людей» его времени. Да, о нем писали в самых светлых тонах.