Этим утром Ухтомскому, возможно, не повезло оттого, что старший офицер был сильно не в духе. Командир «Байкала» приказал ему съехать на берег с другими офицерами, и Казакевич сердился, подозревая тут служебное недоверие. На самом деле Невельской знал, сколько трудов и тягостей ожидает старшего офицера в предстоящем походе к устью Амура, и потому хотел, чтобы тот непременно отдохнул, отчего впоследствии на него можно было бы полностью положиться, но уязвленный Петр Васильевич мнительным своим взглядом разглядел в этом одну обиду Собирая у себя по каюте вещи, способные понадобиться на берегу, он в раздражении ронял под ноги то одно, то другое. Пришедший к нему посреди всего этого князь Ухтомский нашел самый холодный прием.

— А я вам рыбки свежей принес, — попробовал подладиться юнкер к старшему офицеру, показывая еще дымящийся на тарелке кусок.

— Благодарю, — сухо ответствовал тот. — Поставьте на рундук, вон там, рядом с кроватью.

Среди офицеров на судне совершенно не принято было носить друг другу еду, и случай со всей очевидностью выглядел преизрядным, но Казакевич настолько сердился сию минуту, что интереса не проявил.

— Сам, знаете ли, изловил сегодня, — на свою беду продолжил Ухтомский.

Это было в его обыкновении — так изъясняться. Преподнося дамам цветы, он непременно объявлял, будто лично собирал их в саду, хотя ничего подобного, разумеется, не делал, и его дружески готовое рассмеяться лицо ясно говорило в пользу невозможности подобных занятий. Это не являлось прямой пошлостью, однако выдавало некоторую ненужную суетливость, обязательное желание князя вызвать хотя бы легкую улыбку в знак того, что его заметили и что он не такой плоский, как все остальные вокруг.

Старший офицер поморщился от этого натужного остроумия, но стерпел. Юнкеру, конечно же, следовало уйти.

— А замечали вы, Петр Васильевич, как борется эта самая рыба за свою жизнь? — тем не менее продолжал он.

— Мне теперь некогда беседовать на отвлеченные темы, — сказал Казакевич, стараясь не смотреть в сторону назойливого юнкера, который уж расположился по-свойски у него в каюте.

— Отчего же! — воскликнул неосторожный Ухтомский. — Мне довелось однажды наблюдать рыбную ловлю в Швейцарии, так, поверите ли, махонькая вот такая форель пять минут в воде билась, только бы ее из озера не вынули. Ну, разве что руками за водоросли не цеплялась. Это уж, согласитесь, положительно характер. Да что форель — хотя бы вон русских пьяниц возьмите…

— Господин юнкер, — прервал его Казакевич. — Вам в самом деле нечем заняться? Или вы нарочно от сборов меня отвлекаете?

Старший офицер ожидал увидеть смущение на лице своего гостя, после чего тот обязан был естественным образом откланяться, однако, к удивлению Казакевича, не случилось ни того, ни другого.

— Нарочно, — сказал Ухтомский и с самым серьезным видом кивнул.

— Боюсь, я вас не понимаю. — Лицо старшего офицера напряженно и холодно замкнулось изнутри.

— Здесь нечего понимать, Петр Васильевич. Я просто…

— Потрудитесь объяснить, — снова остановил говорливого князя хозяин каюты.

— Хорошо, — примирительным тоном начал юнкер. — Только прошу, не перебивайте меня. Вопрос настолько деликатный, что мне требуется в некоем смысле разгон, если вы понимаете, о чем я.

— Не по-ни-ма-ю, — по слогам выговорил старший офицер.

— Это пока ничего. Сейчас поймете. Не могли бы вы присесть на минуту? Мне так будет проще. А то вы все ходите, ходите… — Юнкер даже показал руками, как ходит от стены к стене лейтенант.

Застигнутый врасплох неожиданной переменой в поведении своего гостя Казакевич был настолько изумлен, что почему-то послушался и действительно сел на привинченный к полу стул.

— Благодарю вас, Петр Васильевич… Ровно одну минуту. Я больше у вас не займу… Так вот, насчет пьяниц, и, пожалуй, насчет самых горьких: ведь вы замечали, наверное, с какой жаждою эти, пускай даже весьма жалкие создания, которым жизнь уж давно в тягость, цепляются все-таки за нее. Поднимаются со своих уродливых постелей каждое утро и бредут куда-то в надежде еще хотя бы немного продлить собственное свое существование — и это при полной его никчемности. Ведь сколько бы им радости, казалось бы, лечь просто да умереть, однако же нет — все силы свои они устремляют к тому, чтобы изыскивать средства, так сказать, к продолжению. Разве это не замечательно? Разве это не дает нам всем, людям цивилизованным и приличным, направление мысли?

— Какое направление? Какой мысли?

— Не убивать себя. — Ухтомский перевел дух и торжествующе смотрел на Казакевича, словно тот от его слов прямо сейчас должен был обрести, наконец, истину.

Однако старший офицер «Байкала» все никак ее не обретал.

— А кто собирается себя убивать?

— Физически, быть может, никто. Но фигурально, если можно так выразиться, — весь офицерский состав судна.

— Что за бред, юнкер?!

— Да-да, дорогой Петр Васильевич! Пока, слава Богу, лишь фигурально. Иносказательно, если вам так больше нравится.

— Да мне никак это не нравится! И прекратите называть меня «дорогой».

— Ну, разумеется, Петр Васильевич. Разумеется. Однако взгляните на факты беспристрастно. Sine ira et studio[97], как любил говаривать старый добрый Тацит[98]. А ведь он был далеко не дурак, этот римлянин, все понимал. Во всяком случае, в политических течениях, и даже самых подводных, от него мало что могло укрыться. Кстати, насчет течений! Путь наш по Атлантике от самого Лизарда вплоть до Рио-Жанейро лежал значительно западнее всех доселе известных наших и иностранных плавателей. Знали вы о том? Или командир почел за лучшее не обременять вас лишними сведениями?

По лицу Казакевича прошла волна с трудом сдерживаемой ненависти. Однако после этих слов Ухтомского он просто обязан был дослушать его до конца. Странный юнкер оказался с большим сюрпризом, и теперь требовалось уже непременно его разгадать.

— А вам откуда это известно? — взял себя в руки старший офицер. — Вы со штурманом разговаривали?

— Да вот взять хотя бы и штурмана! — воодушевился князь. — Александру Антоновичу во всем этом рискованном деле придется, пожалуй, хлебнуть монументальнее всех остальных. Он ведь в годах уже, ему есть что терять. Впрочем, об нем разговор особый! Я сейчас о другом… Через Атлантику мы, конечно, быстрее дошли, чем другие обыкновенно доходят, но отчего же новым путем? Зачем неизведанным? Будто прятались от кого. А если задуматься, то вот вам и решение от кого — британских судов избежать хотели. И верным расчет ведь оказался.