– Ну и пусть. Я возьму и уйду, – ответил Бен, не сомневаясь, что это все-таки приятнее, чем изучать грамматику.

– Я вижу, ты устал и говоришь глупости, Бен, – сказала миссис Гарт, привыкшая к ниспровергательным возражениям своего отпрыска. Она покончила с пирожками и направилась к бельевой корзине, распорядившись на ходу: – Пойди сюда и повтори историю про Цинцинната[99], которую я рассказывала вам в среду.

– Знаю! Он был фермером, – объявил Бен.

– Нет, Бен, он был римлянином… Дай я расскажу, – потребовала Летти, пуская в ход локоток.

– Дурочка, он был римским фермером и пахал.

– Да, но до этого… Это было потом… Его потребовал народ, – перебила Летти.

– Да, только прежде надо сказать, какой он был человек, – не отступал Бен. – Он был очень мудрый, как папа, и потому люди просили у него советов. И он был храбрый и умел хорошо сражаться. Папа ведь тоже умеет, правда, мама?

– Ну, Бен, дай я расскажу все так, как мама рассказывала, – нахмурившись, настаивала Летти. – Мамочка, пожалуйста, скажи Бену, чтобы он замолчал.

– Летти, мне стыдно за тебя! – воскликнула ее мать, выжимая чепчик. – Когда твой брат начал, ты должна была подождать, дать ему договорить. Как грубо ты себя ведешь – хмуришься, толкаешься, словно хочешь добиться победы с помощью локтей! Цинциннат, конечно, очень огорчился бы, если бы его дочь вела себя таким образом. (Миссис Гарт произнесла этот ужасный приговор с величавой чеканностью, и Летти почувствовала, что жизнь очень тяжела и печальна, когда тебе не дают сказать ни слова и все тебя осуждают, включая римлян.) Итак, Бен!

– Ну… а… ну… им все время нужно было сражаться, а они все были дураки и… Я не могу рассказывать, как ты, только им нужен был человек – в полководцы, что ли, или в цари, ну, и вообще…

– В диктаторы, – обиженно вставила Летти не без надежды пробудить раскаяние в материнской груди.

– Ну, пусть в диктаторы! – пренебрежительно сказал Бен. – Только это неправильное слово, он не говорил им, что писать на грифельных досках.

– Послушай, Бен, ты все-таки не такой неуч, – заметила миссис Гарт, старательно сохраняя серьезность. – Кажется, кто-то стучит. Летти, сбегай открой дверь.

Стучал Фред, и когда Летти объявила ему, что папы нет дома, а мама на кухне, у него не оставалось выбора – ведь он обязательно заглядывал к миссис Гарт на кухню, когда она хлопотала там. Он молча обнял Летти за плечи и пошел с ней в кухню, против обыкновения не поддразнивая ее и не лаская.

Появление Фреда в такой час удивило миссис Гарт, но она умела скрывать свое удивление и сказала только, спокойно продолжая выжимать белье:

– Что это ты так рано, Фред? И ты очень бледен. Что-нибудь случилось?

– Я хотел бы поговорить с мистером Гартом, – ответил Фред, предпочитая пока ограничиться этим, но после паузы добавил: – И с вами тоже.

Он не сомневался, что миссис Гарт осведомлена о векселе и ему придется говорить обо всем при ней, если не с ней одной.

– Кэлеб должен сейчас вернуться, – сказала миссис Гарт, решив, что Фред поссорился с отцом. – Он не задержится, потому что дома его ждет работа, которую он должен закончить сегодня же. Ты подождешь со мной тут, пока я не кончу?

– И можно больше про Цинцинната не рассказывать, ведь правда? – сказал Бен, забрав у Фреда хлыст и пробуя его на кошке.

– Да, можешь идти гулять. И положи хлыст. Как это гадко – бить бедную старую Пятнашку! Пожалуйста, Фред, забери у него хлыст.

– Ну-ка, старина, отдай его мне, – потребовал Фред, протягивая руку.

– А ты покатаешь меня на твоей лошади? – спросил Бен, отдавая хлыст с таким видом, будто мог этого и не делать.

– Не сегодня… Как-нибудь в другой раз. Я приехал не на своей лошади.

– А ты сегодня увидишь Мэри?

– Наверное, – ответил Фред, и сердце его мучительно сжалось.

– Скажи, чтобы она поскорее приехала играть в фанты, а то без нее скучно.

– Ну, довольно, Бен, иди гулять, – вмешалась миссис Гарт, заметив, что Фреду эта болтовня неприятна.

– У вас теперь, кроме Летти и Бена, других учеников нет, миссис Гарт? – спросил Фред, когда они остались одни и надо было начать какой-то разговор. Он еще не решил, ждать ли мистера Гарта или признаться во всем миссис Гарт, отдать ей деньги и уехать.

– Есть еще одна ученица, всего одна. Фанни Хекбат приходит в половине двенадцатого. Прежнего огромного дохода я не получаю, – ответила миссис Гарт, улыбаясь. – С учениками дело обстоит плохо. Но я успела кое-что скопить на взнос за обучение Альфреда. У меня есть девяносто два фунта, и он может теперь поступить к мистеру Хэнмеру. А ему как раз пора начинать учение.

Это был неподходящий момент для сообщения, что мистеру Гарту предстоит лишиться не девяноста двух фунтов, а заметно большей суммы. И Фред промолчал.

– Молодые джентльмены, поступающие в университет, обходятся родителям много дороже, – расправляя оборку чепца, продолжала миссис Гарт без всякой задней мысли. – Кэлеб думает, что Альфред станет отличным инженером, и не хочет, чтобы мальчик упустил такую возможность. А вот и он! Это его шаги. Пойдем к нему.

Кэлеб уже снял шляпу и сидел за письменным столом.

– А! Фред, мой мальчик! – воскликнул он с легким удивлением, держа в руке перо, которое еще не успел обмакнуть в чернила. – Что-то ты раненько пожаловал! – Но заметив, что лицо Фреда против обыкновения осталось сумрачным, он поспешил спросить: – Что-нибудь дома? Какие-то неприятности?

– Да, мистер Гарт. Я приехал сообщить вам кое-что, и боюсь, вы теперь будете обо мне самого дурного мнения. Я приехал сказать вам и миссис Гарт, что не сумею сдержать слова. Мне так и не удалось собрать деньги для уплаты по векселю. Мне очень не повезло. Вместо ста шестидесяти фунтов у меня есть только вот эти пятьдесят.

С этими словами Фред вынул банкноты и положил их на стол перед мистером Гартом. Он выпалил свою грустную новость без предисловий, в мальчишеском отчаянии не находя нужных слов. Миссис Гарт с немым недоумением смотрела на мужа. Кэлеб покраснел и после недолгого молчания объяснил:

– Я же так и не сказал тебе, Сьюзен. Я поставил свое поручительство на векселе Фреда. На сто шестьдесят фунтов. Фред был уверен, что сумеет заплатить сам.

Миссис Гарт переменилась в лице, но перемена эта словно произошла глубоко под водой, поверхность которой осталась спокойной. Устремив взгляд на Фреда, она сказала: