Я подбежала к нему.

— Чем вам помочь, месье? Что мне нужно сделать?

И вдруг оказалось, что он уже лежит и что он ранен. Я присела подле него; его накрыла тень, невидимые руки сняли шлем с его головы. И сразу хлынула кровь, под алым ручьем губы человека произнесли одно слово.

— Катрин, — сказал он и умер.

Проснулась я от собственного тихого возгласа. За окном занимался серый рассвет.

В то последнее июньское утро я послала записку королю, прежде чем мы оба успели одеться. Одновременно я пыталась справиться со своим страхом. Ведь мы выкупили жизнь Генриха, разве не так? Но сколько лет было проститутке? Сколько лет нам удалось купить? Мой мозг, обычно такой быстрый, пытался произвести подсчеты, но не справился.

Я написала мужу: «Если ты меня любишь, откажись сегодня от участия в турнире. Я знаю, ты смеешься над такими вещами, но Господь послал мне дурной сон. Возможно, я глупа. Если так, что тебе стоит меня успокоить? Сделай это, и я вечно буду тебе благодарна и никогда ни о чем не попрошу».

В записке я не упомянула о предупреждении астролога Лукаса Гуаричо, о словах Нострадамуса и, уж конечно, о Руджиери. Я послала ее, зная, что Генрих не обратит на нее внимания. В последнее время он гораздо больше времени проводил в компании Гизов, которые планировали деятельность новой французской инквизиции.

Ответ короля пришел через час: «Не волнуйся за меня, дорогая жена. Ты желаешь, чтобы ради тебя я отказался от участия в турнире. Умоляю, если ты меня любишь, оставь свои опасения и поприветствуй меня сегодня. Традиция призывает меня облачиться в одежду цветов своей дамы — черную и белую, но сегодня я надену и твой цвет — зеленый. Он будет возле моего сердца. Вечером, когда я вернусь с победой, подари мне поцелуй. Он станет нашим договором: с этого дня ты отбросишь суеверия и будешь верить в одного Господа. Твой любящий муж и самый преданный слуга Генрих».

Прочитав это, я испугалась, но постаралась себя успокоить: я несла ответственность за свою дочь Елизавету и за ее гостей, да и много других дел требовали моего внимания. Я убедила себя, что мой сон нарушила гроза, отсюда и ночной кошмар.

Всякий раз я повторяла себе это, когда меня охватывала паника. Я спокойно стояла, пока фрейлины застегивали на мне платье из пурпурного дамаста с золотым лифом. Улыбнулась собственному отражению в зеркале и своим помощницам. Постаралась вызвать у себя радость, которую испытала, услышав о перемирии с Филиппом.

Настроив себя таким образом, я смотрела на сияющее юное лицо Елизаветы и забывала о своих страхах. Мое сердце было переполнено любовью.

Пополудни Елизавета и неулыбчивый дон Фернандо проследовали к трибуне в специальную ложу, предназначенную для новобрачных. Остальные члены королевской семьи направились к дворцу Турнель. Один из балконов на втором этаже был обращен к дорожкам, на которых король должен был встретить своих противников.

Когда я поднялась на балкон, меня вновь охватила тревога. Сердце билось так быстро, что я начала задыхаться. Я тихо извинилась перед всеми и прошла через площадку к открытому окну — вдохнуть теплый душный воздух.

Я стояла, схватившись за подоконник, и вдруг периферическим зрением заметила какое-то движение, услышала тихий голос. Я устремилась на звук и увидела крошечный спрятанный от глаз альков.

Там находился Габриель де Монтгомери, капитан шотландских гвардейцев, двадцати девяти лет от роду, высокий и мускулистый, в полном расцвете сил. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад, лицо гладко выбрито, так что выделялись чеканные линии щек и подбородка. Он смотрел на молодую женщину, одетую во все белое. Она что-то шептала ему с серьезным видом. Когда я приблизилась, он вскинул голову и встретился со мной взглядом. Глаза у него были виноватые, точно у заговорщика.

Женщина замерла и посмотрела на меня через плечо. Это была Мария. Осторожное выражение ее лица сменилось бесхитростной улыбкой.

— Madame la Reine! — воскликнула она весело. — Я к вам сейчас присоединюсь. Капитан де Монтгомери любезно согласился надеть мои цвета.

«Встреча любовников», — подумала я. Мне стало больно и обидно за сына. Однако я промолчала, лишь улыбнулась в ответ, поздоровалась с капитаном де Монтгомери и вернулась к остальным.

Под звуки фанфар мы заняли места на балконе. Нас приветствовали тысячи людей. На каждой крыше, в каждом окне собрались зрители. Им не терпелось поболеть за короля на рыцарском поединке. Я устроилась между Дианой и дофином. Лицемерная жена уселась по другую сторону от моего сына. Воздух был душен и неподвижен, дамы обмахивались веерами. У Франциска покраснело лицо, он задыхался, и мы с Марией направляли на него свои веера.

Люди не слишком знатные закончили турнир накануне. Сегодняшний день, пятницу, приберегли для высокородной знати и короля. Взревели трубы, и мы поприветствовали герцогов и графов. Всадники закричали «Monjoie!» — боевой клич французских солдат — и галопом помчались по узким проходам, отгороженным низким забором во избежание столкновения лошадей. Мы были так близко к участникам турнира, что шум толпы не мог заглушить топота копыт и треска деревянных заборов при столкновении со стальным воинским облачением. На наши платья и туфли оседали облака пыли.

Спустя несколько часов герольды объявили выход короля. Он выехал из своего павильона на лоснящемся кауром жеребце, покрытом белой, отороченной золотом попоной. Подняв копье, Генрих поздоровался с ревущей толпой. Сердце мое растаяло при виде мужа, такого уверенного, сильного, в позолоченной броне. Я вскочила вместе со всеми и захлопала в ладоши.

Генрих вступил в поединок со своим старым врагом, герцогом Савойским. Королю удалось в первом же заезде сбить противника с коня. Во втором заезде копье герцога ударило короля в грудь и сорвало с седла. Генрих рухнул на землю и с минуту лежал неподвижно. Я вскочила с места. Диана легонько притронулась к моей руке, пытаясь успокоить. И в самом деле, Генрих встал и помахал рукой аплодирующим зрителям. В третьем заезде никто из всадников не упал. Матч закончился ничьей — отличный результат, потому что мой амбициозный супруг не переносил поражений и не имел желания снова биться с герцогом Савойским.

Вторым соперником Генриха был герцог де Гиз. За три заезда Генрих был единожды сбит с седла, как и де Гиз. Таким образом, была зафиксирована еще одна ничья.

Настал вечер. Солнце низко опустилось, и наш балкон, выходивший на запад, нагрелся до чудовищной температуры. Даже Диана, редко потевшая, вынуждена была промокать лоб платком. Я заслонила глаза от ослепительного света и сосредоточила все внимание на зрелище.

Последним противником короля был Габриель де Монтгомери, капитан шотландских гвардейцев. Поскольку это был последний заезд, толпа уменьшилась, и некоторые измученные жарой аристократы начали покидать галерею.

Диана была в элегантном платье из черного бархата и белого атласа — цвета плюмажа на шлеме моего мужа. Попона на лошади короля была выдержана в тех же цветах.