– Миноносец только что вышел из гавани, – сообщил Фалько. – Через три часа снимется и «Маунт-Касл».

Ева молчала, не сводя с него пристального взгляда убийцы. Поначалу она не понимала. Потом моргнула и хрипло простонала, как загнанный зверь.

Фалько убедился, что в кофейнике еще остался кофе, и наполнил чашку Паука. Достал из своей упаковки две таблетки кофе-аспирина и вернулся к кровати.

– Прими, – сказал он, когда она вновь отвернула лицо. – Легче станет.

И после нескольких попыток ему удалось настоять на своем. Ева позволила Фалько всунуть таблетки в рот – он сделал это осторожно, с ладони, оберегая пальцы, – и запила лекарство большим глотком кофе. Фалько вышел на минутку и, вернувшись с кувшином воды и полотенцем, присел на край кровати.

– Давай-ка я тебя умою. А то смотреть жутко.

Намочив полотенце, очень осторожно он стер запекшуюся кровь и грязь. Потом обработал кровоподтеки.

– Могло быть хуже.

Ева не разжимала губы. Молчание длилось довольно долго. Фалько поставил кувшин на пол.

– Сигарету?

Она качнула головой. Не сводя с него глаз, дыша медленно и трудно. Потом спросила:

– Что ты сделаешь со мной?

Голос ее был таким же хрипловатым, как недавний стон. Севшим от страданий и усталости. Фалько пожал плечами:

– Да ничего такого особенного.

И окинул ее долгим задумчивым взглядом. Фалько тоже устал.

– Все уже сделано. И переменить ничего нельзя.

Он протянул руку, чтобы отвести в сторону слипшиеся пряди, закрывавшие ей глаза. На этот раз Ева не отстранилась.

– А я? – вымолвила наконец она.

Фалько, не убирая руку, рассматривал лежавшую перед ним женщину.

– Не знаю, – сказал он. Потом подумал и повторил: – Не знаю.

Ева перекатилась на спину, легла, уставилась в потолок.

– Кирос спрашивал о тебе, – сказал Фалько. – О вас троих.

– Ты говорил с ним?

– Не так давно.

– И рассказал, что случилось ночью?

– Ничего я не рассказал. Он и сам все понял.

Ева по-прежнему смотрела в потолок.

– По крайней мере, не будет думать, что я дезертировала.

– Да он и не думал. Ты не из тех.

– Как я жалею, что не смогла убить тебя ночью.

– Да, я знаю… Знаю, что жалеешь.

Фалько поднялся. Ему стало жарко в плаще, который он так и не снял. Внезапно он понял, что будет делать, и ухмыльнулся про себя. Снова наклонился над Евой, перекатил ее на бок и освободил ей руки. Она глядела на него с удивлением.

– Не составишь ли мне компанию?

– Куда ты собрался?

– В порт.

Ева вставала медленно, с трудом. Потерла занемевшие кисти и запястья с глубокими следами от проволоки. Фалько отступил на шаг, покуда она старалась и не могла подняться – это усилие оказалось непосильно для омертвевших мышц. И Фалько снова приблизился, подхватил ее. Она не противилась.

– Идти можешь?

– Могу.

И брюки, и куртка после ночной схватки были порваны и выпачканы в грязи. Фалько переложил пистолет в карман пиджака, а плащ накинул на плечи Еве, поглядевшей на него недоуменно.

Нижнюю часть медины по-прежнему окутывал туман. Ева и Фалько шли рядом, слушая сдвоенное эхо шагов, и не произнесли ни слова, пока не добрались до улицы Марин вдоль той части стены, которая шла к порту. На самых узких улочках они иногда соприкасались локтями, и тогда Ева тотчас резко и напряженно отдергивала руку. Рукава застегнутого доверху плаща она подвернула, а на голову набросила шелковую косынку, завязав концы под подбородком.

Над входом в здание таможни горел фонарь, и при его свете Ева обернулась к Фалько:

– Чего ты хочешь?

Она все замедляла шаги и вот совсем остановилась. Фалько стало холодно. Он поднял воротник пиджака, сунул руки в карманы.

– Любопытство свое тешу.

Она смотрела на него выжидающе.

– Мне любопытно.

– Что любопытно?

– Не что, а кто. Ты.

Она на миг смешалась. Хотя, похоже, растерянность не покидала ее с той минуты, как Фалько размотал проволоку, стягивавшую ее кисти.

– Ты что – дашь мне подняться на борт «Маунт-Касл»?

Она была явно ошеломлена, словно до нее только что дошел смысл происходящего. И она ожидала чего угодно, но не этого. Фалько в ответ лишь молча взглянул на нее.

– Зачем ты это делаешь? Чего ради?

Тут Фалько смастерил одну из своих фирменных улыбок, где в равных долях содержались лукавство, милота и неприкрытая жестокость. Улыбку, благодаря долгому навыку доведенную до полного совершенства. Одну из тех, за которую иные – и даже многие – мужчины отдали бы жизнь, а иные – и даже многие – женщины отдались бы не сходя с места.

– Die letzte Karte, – сказал он. – Помнишь? Потому что последней картой играет Смерть.

От того, что туман окружил фонари в порту радужными нимбами, полумрак приобрел сероватый оттенок. Фалько и Ева медленно шли по влажному молу к «Маунт-Касл» – на фоне более светлого неба темнели его очертания, обозначенные бортовыми огнями. Наконец оба остановились у рогаток, перекрывавших проход. В двадцати шагах, возле деревянной караульной будки прохаживались жандармы международной полиции в шинелях и с винтовками на ремне.

– Вот он, твой корабль, – сказал Фалько.

Ева смотрела на него в полумраке. Точнее говоря, изучала так пытливо, словно видела впервые.

– Дашь мне подняться на борт? – все еще не веря, спросила она.

– Дам все, что захочешь. Что еще мне с тобой делать?

Она, кажется, всерьез задумалась над его вопросом:

– Можешь еще убить, как предлагал твой подручный.

Фалько рассмеялся сквозь зубы почти весело:

– Ничего от этого не выиграю.

– А от того, что отпустишь на свободу врага? Не надо считать меня буржуазной дамочкой, которую случайно занесло в ряды рабочих. Я сотрудник советской разведки: гляди, как бы твое начальство не потребовало с тебя отчета.

– С моей преступной фашистской кликой я легко договорюсь. Сама знаешь…

Лицо ее было угрюмо и непроницаемо. Она склонила голову набок. Потом снова вскинула:

– Зачем ты это делаешь?

– Я уже сказал. Какой прок от того, что ты умрешь?

– Кто не умер сегодня, завтра пойдет в бой.

– Это допустимый риск. Но маловероятный. Если взойдешь на борт, сомневаюсь, что увидишь рассвет.