Томджон чуть помедлил. Трое других актеров, что находились вместе с ним на сцене, не отрываясь глазели на ведьм. Перед внутренним оком Томджона, со всей неотвратимостью налоговой декларации, замаячил поединок на шпагах, по ходу которого ему предстоит отражать яростные выпады собственного клинка и завершить который следует вогнав самому себе шпагу в грудь.

Он повернулся, желая узнать, чем заняты ведьмы, и внезапно обмер.

Впервые в жизни ему изменила его замечательная память. Все слова начисто улетучились из головы.

Матушка Ветровоск выпрямилась. Вышла на авансцену. Публика затаила дыхание. Старая ведьма вскинула руку.

— Чтоб всем клеветникам на свете стало пусто! Восторжествуй же, Правда… — Она запнулась. — …Восторжествуй же, в общем и вообще.

Томджон почувствовал, как по коже пополз неприятный холодок. Его партнеры вдруг начали возвращаться к жизни.

Поднявшись из глубин внезапно опустевших разумов, на языках завертелись новые слова — слова, обагренные цветом крови и мести, слова, которые эхом отражались от стен древнего замка, слова, заключенные в силикон, слова, которые намеревались произнестись сами собой, слова, которые вцепились в уста актеров с таким остервенением, что попытка воздержаться от их произнесения могла закончиться травмой обеих челюстей.

— И вид его поныне страх тебе внушает? — вскричал Хрумгридж. — Напиток терпкий сил его лишил. Будь храбр, муж, хватай его кинжал. На ширине в два дюйма стали — королевство.

— Я не посмею, — вымолвил Притчуд, с изумлением косясь на собственные губы.

— Тебя не видит ни одна душа! — заорал Хрумгридж, тыча рукой в сторону обомлевшей публики. Так хорошо он никогда не играл. — Опомнись, только ночь безглазая кругом. Сегодня отберешь его кинжал, а завтра примешь королевство… Пыряй его скорее, не тяни!

Рука Притчуда задрожала.

— Я взял его, жена… Ужель и впрямь его кинжал держу я в своей руке?

— А что ж это, по-твоему, недотепа? Кончай его. Всю душу мне извел. Нет снисхожденья слабым! Мы всем потом расскажем, что, с лестницы спускаясь, он сам споткнулся и упал.

— Но люди заподозрят!

— В темницах наших места хватит всем. На крайний случай дыбу новую закажем. Держанье, о возлюбленный супруг, — надежнейший залог владенья. Особливо держание в руке кинжала…

Притчуд отдернул руку:

— Нет, не могу! Со мною был он самою воплощенной добротой!

— Уж если доброта бывает воплощенной, пусть воплотится Смерть его!

Смерди не прислушивался к тому, что творилось на сцене. Оставшись один в закулисном полумраке, он еще разок поправил маску, проверил свой смертоносный облик в зеркале и опять всмотрелся в текст.

— «Бойтесь и трепещите, о мимолетные, ибо Смерть я, и против… супротив…»

— ПРОТИВУ.

— Точно, — рассеянно признал юноша, — «и противу меня не станет вам спасеньем ни запертый домкрат…»

— СТО КРАТ.

— «Сто крат замок, ни дверь дубовая, обитая железом, когда явлюсь… явлюсь бельмом…»

— «КЛЕЙМОМ СВОИМ ПОМЕТИТЬ КОРОЛЕЙ ПРИГОВОРЕННЫХ». Смерди поник головой.

— Ну разве можно сравнить меня и тебя?! — жалобно всхлипнул он. — Ты помнишь каждое слово, и потом, потом оно у тебя звучит как нужно. — Он повернулся к собеседнику: — Здесь всего-то три строчки! Хьюл… он… задаст…

Юноша окаменел. Глаза его округлились и превратились в два чайных блюдца. Смерть, поднеся руку к его лицу, щелкнул костлявыми пальцами у него перед носом:

— ОСТАВАЙСЯ ЗДЕСЬ, — и, повернувшись кругом, степенно зашагал по направлению к сцене.

Его безглазый череп обозревал череду костюмов, восковые джунгли гримерных столов. В его отверстия для ноздрей вливался аромат нафталиновых шариков, грима и пота.

«Что-то во всем этом есть, — подумал Смерть, — что-то почти божественное. Внутри огромного мира люди построили мирок, который отражает окружающее точно так же, как капля воды вбирает в себя всю округу. Но все же… все же…»

В этот же мирок люди вобрали все те вещи, которых всегда пытались бежать, — ненависть и страх, тиранию и жестокость. Смерть разбирало любопытство. Люди истово желают избавиться от самих себя, однако все искусства, изобретенные смертными, только укрепляют стены этой темницы… Да, интересный случай.

Смерть находился здесь с миссией частного и вполне определенного свойства. Нужно было прибрать одну душу. Так что времени для пустопорожних размышлений не было. Хотя что есть время, если уж на то пошло?

Вдруг ноги его невольно отбили звонкую чечетку на замковых плитах. Затерянный среди серых теней, Смерть самозабвенно танцевал.

— ЛА-ЛА-ЛА-ЛА! — во всю глотку распевал он. Наконец, взяв себя в руки, Смерть поправил лезвие на косе и начал дожидаться своего выхода. Смерть всегда появлялся в назначенную минуту. О да, сейчас он всех поразит.

— Пусть воплотится Смерть его! Немедля! Смерть, хрустя суставами, неторопливо появился из-за кулис:

— БОЙТЕСЬ И ТРЕПЕЩИТЕ, О МИМОЛЕТНЫЕ, ИБО СМЕРТЬ Я И ПРОТИВУ МЕНЯ… И СУПРОТИВ МЕНЯ… КТО ПРОТИВ…

Смерть осекся. Осекся, наверное, впервые за целую вечность своего бытия.

Хотя Смерть Плоского мира и привык управлять судьбами миллионов, каждая отдельная смерть была делом частным и очень интимным.

Принято считать, что Смерть могут видеть либо существа оккультные, либо его непосредственные клиенты. Причина такого положения кроется в мудром свойстве человеческого разума отторгать образы, которые слишком ужасны, чтобы с ними просто так справиться. Однако сейчас то немаловажное обстоятельство, что несколько сотен собравшихся здесь людей ожидало появления Смерти, сыграло с ним роковую шутку.

Нехотя развернувшись, Смерть увидел сотни пялящихся на него глаз.

Томджон, хоть и заподозрил, кто стоит перед ним, все же не смог бросить товарища по актерскому ремеслу в беде.

— «…Не станет вам спасеньем…» — прошептал юноша еле шевелящимися губами.

Смерть ответил ему ошалелой улыбкой любителя, впервые оказавшегося на сцене.

— ЧТО? — переспросил он, точно стукнул по наковальне маленьким свинцовым молоточком.

— «…Не станет вам спасеньем ни запертый сто крат замок, ни дверь дубовая…» — покрываясь испариной, пробормотал Томджон.

— НЕ СТАНЕТ ВАМ СПАСЕНЬЕМ НИ ЗАПЕРТЫЙ СТО КРАТ ЗАМОК, НИ ДВЕРЬ… — в отчаянии повторил Смерть, читая по его губам.

— «…Дубовая, обитая железом!..»

— ЖЕЛЕЗОМ.

— Нет, я отказываюсь, — промолвил Притчуд. — Говорят тебе, меня увидит посторонний. Чу! Внизу, там, в зале, пара лишних глаз.

— Там ни души!

— Свирепый взгляд насквозь меня пронзил!

— Ничтожество! Глупец! Прикажешь мне самой кинжал тебе вложить в ладонь! Гляди, поднялся он на верхнюю ступеньку!