– Я вас вижу, – сообщил оператор. – Занимайте места в камере согласно купленным билетам. Комп даёт добро на запуск.

Морев повернулся к пленнику:

– Как он оценивает наши шансы? Мы правильно рассчитали посыл?

Марьяна обменялась с ИсКром, лицо которого горело нечеловеческим энтузиазмом, несколькими фразами.

– Он говорит, что линия может ветвиться из-за девиации частоты передачи, но он сделал всё правильно.

– Что значит – может ветвиться?

Марьяна перевела вопрос капитана, выслушала ответ.

– Существует закон: будущее ветвится на столько вероятностных вариантов, сколько заложено в каждом мгновении. Абсолютной точности перехода добиться невозможно, машина хронопереноса либо гарантирует выход в определённую точку пространства, либо в определённый момент времени, но не одновременно.

– Принцип неопределённости Гейзенберга, – хмыкнул Махлин.

– Объясни.

– Я понял так, что перемещение во времени контролирует тот же закон, который описывает состояние элементарных частиц, в частности – электрона. Поэтому существует разброс в координатах выхода.

– Как же воррихо обходят этот закон?

– Они создают реперную сеть хронотрансляторов, которые жёстко привязаны и к месту в пространстве, и к определённому моменту времени. Кстати, Мари, спроси у него, как они определяют первоначальный выход? Посылают машину в будущее наобум, куда вынесет?

– Сначала посылаются зонды, – ответил ИсКр (губами Марьяны) с фамильярной важностью; он почувствовал свою необходимость и значимость. – Потом там возводится хронотранслятор.

– Понял, – кивнул Морев. – Надеюсь, мы попадём куда надо. Размещаемся.

Расположились в тесной камере, прижавшись друг к другу. ИсКр вёл себя спокойно, уверенно, не придавая никакого значения тому обстоятельству, что он пленник, и эта его уверенность передалась остальным десантникам.

Ренат, считая, что никто не видит, тихонько сжал пальцы Марьяны, стоявшей вплотную, лицом к нему, и почувствовал ответное пожатие. Сказал почти неслышно, касаясь губами уха девушки:

– Не бойся… мы это уже проходили.

– Успокоитель, – фыркнула она. – Побрился бы лучше, как все, – колешься.

Он и в самом деле решил оставить кольцевую бородку в отличие от Артёма, и по его мнению, бородка ему шла.

– Хорошо, как только вернёмся.

– Внимание! – раздался откуда-то сверху, из скрытых динамиков, голос Эдуарда. – Начинаю отсчёт.

Свет в камере медленно померк, стало темно, однако голос оператора был слышен хорошо:

– Пять, четыре, три, два, один…

Ренат почувствовал, что пол под ним проваливается, ахнула Марьяна, и сознание погасло, как пламя свечи от дуновения ветра.

Возвращение памяти и способности мыслить длилось чередой вспышечных ощущений: невесомость – бездна под ногами – удар по всему телу мягкой «тигриной» лапы – огонь в лицо – шипение пара – и затихающий гул крови в голове.

Рената шатнуло, но он устоял.

Удержались на ногах и десантники; всего в камере находились десять человек и один воррихо – ИсКр, который перенёс хронобросок совершенно спокойно.

В тесном пирамидальном склепе было по-прежнему темно, и Морев спросил:

– Что дальше? Как нам выйти?

– Должна сработать автоматика, – неуверенно ответила Марьяна после общения с пленником.

– Приготовились! – скомандовал капитан.

И тотчас же в ребристой стенке камеры протаяло отверстие, голубоватое сияние ударило в глаза десантников, размывая детали помещения, в котором они оказались.

Это был другой терминал, причём знакомый по очертаниям гнутых стен, рядам отверстий, решёток и выступов. И принадлежал он…

– Транслятор! – догадался лейтенант.

– Круговая! – бросил Морев.

Бойцы метнулись к стенам терминала, готовые открыть стрельбу в случае нападения, но вокруг царила тишина, никто не прорывался в камеру хроноперехода, никто не угрожал пассажирам и не диктовал им условия сдачи в плен.

Махлин оглянулся на ИсКра.

– Где мы?

Пленник вышел из камеры, свернул шлем на затылок, поднял голову.

– Ми шицхе ЭйЭй, кохорт текан, открыватя машанг!

– Занятный язык, – удивился Дылда.

Марьяна, запинаясь, перевела:

– Я эмиссар… какого-то ВВ… группа спецназначения… открывай!

Зашипело, в стене между выпуклыми щитами возникла быстро расширяющаяся щель. Она ещё не успела превратиться в проём двери, как в неё один за другим шмыгнули сержант Репин и Сомов. Затем то же самое проделали остальные бойцы. Последними помещение терминала с камерой хронопередачи покинули Морев, Дылда с ИсКром и Ренат с Марьяной.

Камера была окольцована коридором, освещённым синеватыми квадратиками в потолке. Стены коридора справа щетинились множеством лючков, створок, решёток и выступов, стены слева были шершавыми на вид и пустыми, без единой щёлочки или выпуклости. По сути, это была стена самого хронотранслятора, защищавшая его от внешней среды.

– Не похоже, чтобы это была машина хроносдвига, – сказал Махлин, оглядываясь.

– Нет, это не машина, – ответила Марьяна, – один из обычных трансляторов.

– Куда же мы вышли?

– Он не знает, надо пройти к терминалу управления.

– На каком этаже?

– Выше.

– Вперёд! – сказал Морев.

Бойцы метнулись по коридору влево и вправо, ища лестничный пролёт. В одной из ниш заметили лестницу.

– Сюда, товарищ капитан.

– Двое наверх!

Махлин и Репин бесшумно поднялись по винтовой лестнице, исчезли из виду. Через минуту спустился лейтенант.

– Там такой же коридор и двери.

Морев жестом послал отряд наверх.

Последними поднялись Ренат, Марьяна и он сам.

Их ждали.

Коридор практически ничем не отличался от нижнего, лишь наружные его стены имели тридцатиградусный наклон. С такой геометрией бойцы Морева уже сталкивались во время первого знакомства с воррихо-архитектурой и никакого интереса к ней не испытывали.

Но без стрельбы не обошлось.

ИсКр долго препирался с операторами комплекса, у которых возникли сомнения в его полномочиях, и Морев дал знак Махлину подключить другие аргументы.

Двух выстрелов из нарукавных излучателей оказалось недостаточно, чтобы выбить дверь в помещение за ней, и Махлин выстрелил в дверь из гранатомёта, сделав из неё пузырь. После чего выбить этот пузырь выстрелами из бластеров оказалось просто.