В России, где только что свергли многовековую монархию, в гуще народа была сильная тоска по царю. Россия всегда жила под предводителем, воеводой, князем, царем, генсеком, президентом… Если бы не было этой тяги, мы бы не выжили в сложнейших исторических условиях Средневековья, когда надо противостоять одновременно двум мощным боковым силам — шквальной Степи и западной Экспансии.

Поэтому, говоря о культе Сталина, он создавался не сверху — вождем, а снизу — народными массами.

Известный фельетонист и литератор 1950-1960-х годов Леонид Израилевич Лиходеев (Лидес) по этому поводу с юморком писал:

«И понадобился ватажный на всю державу, чтобы он был не велик и не мал, скорый на расправу и тороватый на ласку, чтобы был он родом посадский, прямодушный без лукавства, ученый в меру, без господской завиральности, чтобы не завирался гордостью, чтобы ел не от богатой хлеб-соли и чтоб охранял народ от скверны.

Понадобился вождь невзрачный, как пехотный солдат, без барского витийства, без заумного блудословия, без сокрытой кривды. Понадобился старшой на всю ватагу — свой в доску от корней до листьев, правильный по самому своему естеству, чтобы казнить — казнил, а миловать — миловал, чтобы разобрался, что к чему в державе, чтобы сказал заветное слово, как быть.

Понадобился вождь ликом рябоватый, ходом угловатый, десницей суховатый, словами небогатый, чуток убогий для верности, однако без юродства.

Понадобился великодержавный муж во многоязычной державе, но чтобы не иудей, не дай бог, ибо продаст за тридцать сребреников, да и не русак, ибо пропьет государство».

Все правильно сказал еврей Лидес о грузине Сталине. Только, думаю, ошибался он в одном, считая, что для такой должности не подходят ни еврей, ни русский.

Избежать культа личности в тех условиях после революции и Гражданской войны было невозможно. Даже невысокого плешивого Ленина батыром — богатырем рисовали казахи. А Сталина после побед на полях сражений и на экономических фронтах сам бог велел называть вождем. Но, по разумению Сталина, поклонение народ воздает не столько ему, сколько символу державы, государственной власти, великой стране. Поэтому говорил о себе он иногда в третьем лице.

Однажды, ругая своего сына Василия за пьянство и непутевую жизнь, Сталин спросил его:

— Ты думаешь, ты — Сталин? Ты думаешь, я — Сталин? Потом, немного повернувшись в сторону своего большого портрета, висевшего на стене, он ответил:

— Сталин — это он!

* * *

Николай Григорьевич видел в Сталине прежде всего государственника и реформатора. Его поведение, манера вести себя и разговаривать, немногословность и адекватная реакция на задаваемые вопросы поражали Кравченко во время общения с ним в Тегеране 1943 года.

Вождь был категорическим противником марксистского положения об отмирании наций при коммунизме. Он провозглашал, что нация и язык связывали и связывают воедино поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому нация и язык переживут классы и благополучно сохранятся в «бесклассовом обществе».

Выступая с Отчетным докладом на XVIII съезде, он открыто перед делегатами высказал стержневую идею, что убеждения Маркса и Ленина по поводу отмирания государства не имеет практически никакого отношения к Советскому Союзу. Постепенно Сталин все меньше и реже говорил о руководящей и направляющей роли коммунистической партии. Его приоритеты в сороковые годы жизни смещались в пользу государства как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы.

Сталин был противником всяких экспериментов с обществом, его разных перестроек. Он использовал старые как мир технологии, но только манипулировал ими на новом, более жестком и продуманном уровне.

Как подчеркивал Александр Елисеев, «все это произошло потому, что вождь ставил на первый план не интересы общества, а цели государства, которое в конечном счете решает общественные проблемы».

Сталин рассматривал и социализм, и государство в качестве инструментов, которые должны были обеспечить главное — национальную независимость сильной России. Марксистские догмы он оставлял в стороне.

Сделать Россию еще более сильной и тем самым исключить возможность ее поражения от внешних врагов, а не заигрывать с ними, как это делали наши недавние поводыри, — вот в чем была главная задача сталинского социализма. Это была плата за безопасность страны и ее народов. А ведь внешнеполитическая обстановка была архисложной, может, даже опаснее, чем сегодня. Еще 4 февраля 1931 года на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности он говорил:

«Задержать темпы — значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим остаться отсталыми. Нет, не хотим. История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беи. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную.

Били потому, что это доходно и сходило безнаказанно».

В этих обидных для России словах Сталина большая доля правды, которую надо признать и сегодняшним нашим «рулителям» обглоданной и униженной предательствами и вороватым чиновничеством страны.

С конца 30-х годов русские, а также родственные им украинцы и белорусы доминируют во власти. Чистка проводится постепенно. Сначала он укомплектовал новыми выдвиженцами нижние этажи партийного здания. Потом принялся за средние и верхние.

«Верные ленинцы», составлявшие основу оппозиции, были в своей основе оттеснены от высоких государственных постов. На первых ролях в государственной машине оказались молодые сталинские выдвиженцы — А.Н. Жданов, Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, А.Н. Косыгин, В.В. Вахрушев, И.А. Венедиктов, Н.М. Рычков, А.П. Завенягин, М.Г. Первухин, А.Г. Зверев, Б.Л. Ванников…

Это были русские люди — славяне.

Такой кардинальный поворот в кадровой политике возник в результате большой и длительной пропагандистской подготовки и борьбой с внутрипартийной оппозицией, костяк которой составляли ленинские назначенцы — плоды борьбы Ленина с «великодержавным шовинизмом», который он считал гораздо более опасным, чем местный национализм, присущий отдельным представителям национальных меньшинств. Сталин на съездах, пленумах и совещаниях доказывал обратное, а после смерти Ленина стал соответственно действовать, собирая свою команду.

На одном из выступлений он прямо заявил:

«Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно…

Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного… — это, значит, сказать несообразность».

Здесь Сталин явно полемизирует с Лениным, который называл русских нацией, «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда». Но оппозиция сдаваться не хотела. Они, «верные ленинцы», считали себя, несмотря на болезни и возраст, достойными руководить страной.