– Согласно вашему запросу в настоящее время имеем по двадцать тысяч стволов «АКМ», «АКМС» и «СКС», две тысячи «СВД», полторы тысячи «РПК» и «ПКМ». Боеприпасы согласно разнарядке…

– А гранаты, взрывчатка и остальное? – вмешался в рапорт Катранджи.

– Так точно. Двадцать тысяч ручных гранат разных типов, пятьсот «РПГ» и пять тысяч выстрелов к ним. Само собой – ЗИПы, кожаное снаряжение, разгрузки… Пистолеты есть, «ТТ» и «08», но заказа не было.

– Пистолеты мне как раз не нужны. А вот военная форма, каски, радиостанции и прочее? Мы как договаривались?

– Успокойтесь, Иван Романович. Обстановка поменялась слишком быстро. Всё требуемое вы получите следующей партией, в пределах ближайшей недели. А сейчас, если вы согласны с ценой, я прикажу начать погрузку на крейсер… Всё-таки шесть дивизий вооружить вы сразу сможете. Едва ли все они стоят в ротных колоннах в ожидании оружия. Мы успеем…

– Так назовите же её наконец! Хватит ходить вокруг да около. И ещё. Мне немедленно нужно встретиться с моими помощницами…

– Всенепременно. На яхте мы доберёмся до Графской пристани через полчаса. Их тоже туда доставят. И час – на оформление документов. Отлично управляемся. Так что я приказываю начать погрузку…

– Но мы даже приблизительно не договорились. Если цены будут…

– Возьмите себя в руки, Иван Романович, – это уже вмешался Исаков. – Мы обязательно договоримся. От меня ещё никто не уходил без товара…

И улыбнулся так простодушно, что у Катранджи резко обострились все его антиармянские комплексы, хоть и был он вполне европеизированным человеком, «истинно русским» по легенде.

Самым подходящим местом для выгрузки своего товара Катранджи после долгих размышлений (слишком много факторов приходилось рассматривать и учитывать) выбрал принадлежащий ему небольшой скалистый островок у юго-восточного побережья Сицилии. Ничем особо не примечательный, кроме великолепного климата, пейзажей несравненной красоты, открывавшихся с веранды его виллы, перестроенной из палаццо какого-то аристократа XIV или XVI века, множества маленьких бухт с тончайшим золотым песком. Сама вилла была окружена густым садом, переходящим в дикие непроходимые заросли акации-гледичии, упрочненные вдобавок немыслимыми переплетениями колючей проволоки разнообразных сортов и видов, усиленной минно-взрывными заграждениями. И располагалась эта «линия Катранджи» на почти отвесных склонах, покрытых естественными трещинами, осыпями и кавернами. Проще говоря, никакие горные стрелки высочайшей квалификации, хоть итальянские берсальеры, хоть русские егеря, преодолеть эти естественно-исскуственные заграждения не могли иначе, как по воздуху. Но этот вариант тоже был предусмотрен.

Для связи с внешним миром имелся там, поблизости, на плоской вершине, небольшой аэродром, вернее – взлётно-посадочная полоса легкомоторных самолётов и вертолётная площадка с приличным огневым прикрытием и дистанционно управляемыми МЗП[151]. Пятьюстами метрами ниже по вертикали и в трёх километрах пути по извилистому серпантину – прикрытый скалами от зимних штормов заливчик с волноломом, причальным пирсом и эллингом. Его «Лейла» и несколько других расходных яхт размерами и водоизмещением превосходили крейсер «Изумруд», так что проблем со швартовкой и разгрузкой возникнуть не должно было.

Катранджи не был бы восточным человеком, притом достигшим таких высот собственным умом, хитростью и предусмотрительностью, если бы не обеспечил несколько «запасных входов и выходов». Через его непреодолимые заграждения на склонах горы вело несколько извилистых «козьих» тропок, по которым знающий дорогу мог за полчаса спуститься и за полтора – подняться от виллы к морю и наоборот. Только при этом нужно было специальным сигналом отключить разнотипные взрыватели на щедро расставленных вдоль тропок минах.

А ещё была вертикальная шахта, что вела из подвала дома в расселину неподалёку от пристани. По этой же шахте по трубам наверх подавались ледяная артезианская и горячая минеральная вода из расположенных под подошвой островка источников. Одним словом, в оборудование этого «приюта отдохновения» была вложена уйма труда и не меньше – фантазии и денег.

Надо ещё отметить, что в мире «другой России» и ТАОС по не совсем понятным причинам туризма в том понимании, что он имел на Главной Исторической Последовательности, практически не существовало. Вернее, он был, но в том виде, что сложился примерно ко времени перед началом Первой мировой войны. Отсутствовала, так сказать, индустрия туризма. Люди не столько массово перемещались по миру для краткосрочного отдыха на популярных курортах – в Таиланде, на Канарах, Египте или Турции, – сколько именно путешествовали. Отправлялись в долгие познавательные поездки, обстоятельно и не спеша знакомясь с культурой Италии, например, или с достопримечательностями вроде Ниагары, Гран-Каньона, озера Байкал, пещерных храмов Индии и тому подобных мест. На осмотр Эрмитажа, галереи Уффици или Третьяковской галереи принято было тратить не два часа, а как минимум неделю. Исходя из этого формировались и другие «культурные паломничества». Месяц – «Русские сезоны в Ницце», другой – «Фестиваль Неаполитанской песни» и так далее.

Как вид активного отдыха существовали сафари в достаточно спокойных местах, где приезжий европеец или американец не рассматривались как законная добыча любого, кто имел желание и возможность ограбить, убить чужака, продать в рабство или использовать в целях получения выкупа. В основном же процветали виды спокойного, если так позволено выразиться, отдыха. Двух-трёхмесячные выезды на близкие и не очень дачи, лечение на популярных курортах, проведение целых сезонов в местах с благоприятным или считающимся целебным климатом. Например, вполне нормальным считался образ жизни тех же Майи Ляховой и Татьяны Тархановой и тысяч им подобных, с началом южной весны отъезжавших из столиц на воды, где у них имелись собственные дома. Люди попроще снимали комнаты в пансионатах и предназначенных для длительного, почти домашнего проживания гостиницах.

Трудно сказать, почему сложилось именно так. Возможно, оттого, что по историческим причинам здесь не возник так называемый средний класс, то есть общность людей с примерно одинаковыми культурными запросами, финансовыми возможностями и общей идеологией. Общество оставалось по преимуществу сословным. Лица с сопоставимыми уровнями доходов – промышленники, купцы, рантье, лица хорошо оплачиваемых свободных профессий, чиновничество и аристократия не чувствовали себя принадлежащими к некоей специфической общности, скорее – строго наоборот. Это как с интеллигенцией – какой-нибудь недоучка, вроде Васисуалия Лоханкина, мнил себя её представителем, и «общество» не возражало, но назвать «интеллигентом» директора департамента с двумя высшими образованиями, свободно говорящего на шести языках – язык не поворачивался у самых свободомыслящих граждан.