не мое дело оценивать внешний вид матери моей подруги, но слово не воробей, и до нее, к сожалению, не дошло, что это произошло непроизвольно.

— Я должна сказать тебе кое-что важное, — обращается она ко мне по-английски. Ура! Наконец-то прорыв! Но нет: — Не спускай ничего твердого в кухонную мойку. Ничего, даже чайную заварку. Только воду!

Я, слава богу, безгрешна — хоть в чем-то не прокололась. Воспользовавшись тем, что она со мной заговорила, задаю свой вопрос (с нерешительной, заискивающей улыбкой):

— Ключ, который я нашла под дверью, он… для чего?

— Это второй ключ от твоей старой квартиры. Извини, мы до сих пор не вернули его Тициане. Вот я и положила его тебе.

Это означает: вот ты теперь сама звони Тициане, сама возвращай ей ключ, сама извиняйся и объясняй причины задержки.

Прекрасно, прекрасно, все прекрасно… Я стремлюсь поскорее вырваться, остаться одна и подумать. Спускаюсь к Рива дельи Скьявони и долго гуляю между парком и площадью Сан Марко. Половина парка оцеплена — готовят павильоны для Биеннале. Вижу бледную англичанку, которая ласкает своего бойфренда, точно обезьянку. Она сдувает с него невидимые пылинки, пока он стоит и изучает карту. У обоих на лицах скупые улыбки: у нее услужливая, у него самодовольная. Еще вижу множество итальянских семейных пар с детьми. Дети уже достаточно большие, чтобы ходить самостоятельно, однако они невозмутимо восседают в прогулочных колясках (некоторые положив ногу на ногу), словно верховные судьи, и явно изнемогают от бездействия. Мамы, папы, включите мозги: если у деток хватает сил положить ногу на ногу, значит, они достаточно сильны, чтобы ходить на них.

Намного позже до меня наконец — наконец! — доходит, что Лукреция (Грегорио, как я понимаю, никто и спрашивать не станет), явно не желая, чтобы я жила у них, решила объявить мне бойкот. Она делает вид, что меня не существует, и предпочла бы, чтобы и я вела себя точно так же. Родители Стеф никогда не питали ко мне теплых чувств. Все ужины и выходы, на которые они меня приглашали, были просто данью вежливости: так полагается поступать с друзьями своего ребенка.

До Биеннале еще целых десять дней, и я решаю съездить на это время домой, пусть Лукреция и Грегорио отдохнут от меня. Изучаю расписание рейсов, подбираю подходящий: я могу прилететь сюда вечером, накануне открытия выставки. Покупаю билет до Лондона и обратный, чтобы вернуться в Венецию на пять дней. Ограничив время своего присутствия, я облегчу жизнь родителям подруги. Спускаюсь, чтобы рассказать о своих планах, но ни Лукреции, ни Грегорио дома нет. Почему-то мне слегка обидно. Я прихожу каждые полчаса, но их все нет и нет. Упаковываю вещи и дожидаюсь приходящей прислуги, которая раз в неделю наводит порядок в запущенном семейном хозяйстве. Это милая молодая женщина лет, наверное, тридцати пяти; она всегда в футболке с надписью и джинсах. В прошлый раз мы с ней обменялись приветствием, и она оглядела меня весело, с любопытством. Спрашиваю, можно ли оставить ключи и записку. Она отвечает: да, можно; потом интересуется, откуда я родом, делает какие-то комплименты моей внешности, но спустя время, вспоминая наш разговор, я понимаю… что она приняла меня за мальчика.

Взвалив рюкзак на плечо, тащусь на Пьяццале Рома, откуда ходят автобусы в аэропорт. Без конца набираю номер Лукреции — ответа нет. Наконец, когда я уже жду объявления посадки, неожиданно дозваниваюсь.

— Бидиша? Что случилось?

— Спасибо, все в порядке. Мне очень неловко отрывать вас в рабочее время. Я звоню потому, что должна вернуться в Лондон на несколько дней, это из-за работы.

Следует долгая пауза. Не сразу, но я почти слышу, как Лукреция улыбается. Именно в этот момент над Венецией появляется солнце, и я ощущаю волну радости, которая передается мне по телефонным проводам. Когда Лукреция снова начинает говорить, ее интонации меняются до неузнаваемости.

— Это не плохие новости, надеюсь? — спрашивает она чрезвычайно заботливо.

— Нет, вовсе нет. Просто мне нужно провести в Лондоне неделю или около того. Если вы не возражаете, я бы хотела вернуться потом дней на пять, чтобы все-таки посмотреть Биеннале.

— Ну разумеется! — Лукреция само радушие, воплощение тепла и гостеприимства, ее слова обволакивают меня, как оливковое масло. — Просто дай знать, когда надумаешь вернуться. Пришли сообщение по электронной почте.

— Вообще-то я оставила письмо, где все подробно описала. И я уже заказала обратный билет. Но я и по электронной почте напишу, чтобы еще раз подтвердить… Есть одна проблема: моя мама уже послала билеты на выставку по почте на ваш адрес.

— И правильно сделала, отлично, — уверяет она меня. — Мы их получим и сохраним до твоего приезда. Ты сможешь забрать, когда приедешь.

Так завершается наш разговор, полный благодарности и любви. Следующие десять дней я намерена вариться в собственном соку дома, а потом вернусь, подхвачу Джиневру и отправлюсь с ней на Биеннале — я мечтала об этом весь год.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Все, однако, происходит совсем не так, как я задумала. Прохлаждаясь в Лондоне, я дважды отправляю Лукреции сообщения по электронной почте. Слова подбираются самые почтительные: я напоминаю, что возвращаюсь накануне открытия Биеннале, как и было запланировано, что время и дата прилета не изменились, и выражаю надежду, что все будет в порядке. Если же что-то изменилось, пишу я, не будет ли она так добра дать мне знать. И еще: дошли ли мои билеты на выставку? Дело в том, что мама уже довольно давно выслала их, почта от Лондона до Венеции идет всего два дня, но подтверждения я пока не получила. (Мне точно известно, что Лукреция проверяет почту ежедневно.)

Ответ приходит лишь поздним вечером накануне моего вылета из Лондона. Вот дословный текст:

«Дорогая Бидиша, мы заняты до воскресенья. С понедельника можешь приезжать в любое удобное время. Чао, Лукреция».

Какая досада, это очень неприятно, учитывая, что билеты действительны только по воскресенье включительно и Лукреции это известно. Все же, желая сохранить хорошую мину и, как всегда, терзаясь из-за того, что я не умею высказать все прямо, отправляю ей ответ такого содержания:

«Дорогая Лукреция, большое вам спасибо за все, но я решила больше не злоупотреблять вашим гостеприимством и не обременю вас своим присутствием. Я подыщу гостиницу. Желаю вам всего наилучшего, до свидания».

Потом я нахожу электронное подтверждение от фирмы, распространяющей билеты на Биеннале, что на мое имя был выписан соответствующий документ, в надежде, что