Рыжик опустил ещё несколько монеток в музыкальный автомат, после чего ввязался в спор о бейсболе с сидевшим за соседним столиком мужчиной. Я медленно потягивал виски и рассматривал себя в зеркале. Подтолкнув Рыжика локтем, я спросил, не желает ли он бросить ещё монетку.

Он задумался.

— Нет, Фрэнк, — сказал он через некоторое время, — меня что-то клонит в сон. Давай закругляться.

— Ладно, тогда отваливай один, — сказал я. — Мне всё Равно не удастся уснуть — слишком устал. Пропущу ещё парочку, — я сделал знак бармену, чтобы он налил мне.

Допив пиво, Рыжик положил руку мне на плечо. Думаю, подобные жесты, которыми он время от времени одаривает своего напарника-мексиканца, позволяют ему ощущать себя истинным демократом. Согласен, он и вправду вполне демократичен, если дело не касается негров. На чернокожего он никогда не опустит дружескую руку.

— Тогда спокойной ночи, Фрэнк, — сказал он. И добавил: — Будь осторожен, парень, не спейся.

— Не беспокойся, — ответил я.

Я мог бы сказать ему значительно больше. Объяснить к примеру, что подобной опасности не существует хотя бы потому, что я не могу себе этого позволить. Одного алкоголика в семье достаточно. Кто-то должен зарабатывать деньги на спиртное.

Я ни разу не пригласил к себе ни Рыжика, ни других парней из полиции. Наверное, в большинстве случаев ничего страшного не произошло бы, загляни они ко мне. Однако никогда не знаешь, удачным ли окажется время визита.

Сегодня я знал точно, что не могу пригласить Рыжика домой для продолжения беседы за кружкой пива. Я звонил Алисе сразу после полудня, сообщил, что задерживаюсь. По её голосу несложно было определить, что она в легком подпитии, продолжает пить и что на домашний обед сегодня рассчитывать не приходится.

К ночи она отключится. Во всяком случае, я искренне на это надеялся.

Мои семейные дела никого не касаются, и надо отдать должное Алисе — пока она не доставляла мне неприятностей. Никто в управлении не знал о её слабости. Скажу больше, хотя это может показаться безумием: я по-прежнему её люблю. По идее, я не должен испытывать к ней нежных чувств. Но я её понимал — не до конца, не совсем отчетливо, но всё же понимал. А разве мы понимаем когда-нибудь друг друга полностью? Будучи фараоном, я наблюдаю жизнь во всех её проявлениях, вижу грязь и мерзость, окружающие людей. Я занимаюсь своей работой уже двенадцать лет и думаю, что лучше всего гожусь именно для нее. У меня приличное образование — не специальное, общее. Я люблю хорошие книги, классическую музыку, могу отличить Пикассо от Рембрандта, хотя в полиции не платят за то, что ты много читаешь или слушаешь симфонии. Я оставил колледж в девятнадцать лет, и первые три года службы в полиции казались мне верхом успеха. Так или иначе, но безработица мне не грозила. Мне исполнилось тридцать, когда я сменил форму патрульного на гражданскую одежду детектива. Большинство полицейских не меняет форму до самой пенсии.

Я глянул на часы — стрелки показывали три минуты одиннадцатого. Джерри, так звали бармена, заметив, что я интересуюсь временем, спросил:

— Еще?

— Скажу через минуту, — ответил я, направляясь к телефонной будке. Если Алиса дома и бодрствует, мне лучше возвращаться.

Я набрал номер и, насчитав двенадцати звонков, так и не дождался ответа.

Я снова сел за стойку. Следующая порция будет последней. Стоит выпить ещё одну, и я перейду опасною грань, за которой мне будет всё безразлично. А завтра предстоит нелегкий день.

Пока мы не могли похвастаться выдающимися успеха ми. Они свелись к опознанию покойника и краткой информации о его прошлом. Труп не вскрывали, а без этого трудно добраться до сути. Док Реберн клятвенно завесил нас, что разрежет покойника, как только встанет завтра поутру. Никто из тех, с кем мы беседовали, не мог представить, чтобы кто-то желал Курту смерти. Все выдвигали одну и ту же версию — самоубийство. «Боже, — говорили они, — да люди сводят счеты с жизнью, имея на то куда меньше оснований!»

И всё же без сообщника он был не в состоянии совершить самоубийство, а самоубийства с сообщником не бывает. Если, конечно, нет договоренности о групповом самоубийстве, что в данном случае не имело места.

Черт побери, повторил я, ведь нам известны далеко не все факты! Возможно, когда мы узнаем больше, в этом трагическом эпизоде обнаружится определенный смысл. Что ж, может быть. Может быть, с неба к этому времени даже начнут падать пироги.

Домой я отправился пешком. Ночной воздух приятно освежал, однако настроение у меня оставалось подавленным. В кухне горел свет, но, проверив все комнаты, я убедился, что Алисы нет дома. Видимо, отправилась в одну из ближайших таверен, до которых можно добраться пешком. Вероятно, сегодня она перешагнула тот рубеж, когда пьют в одиночку, и пожелала заняться этим приятным делом в компании. Но лишь для того, чтобы насладиться беседой, в этом у меня сомнений не было. Машину она не взяла — научиться водить оказалось ей не по силам.

Я часто размышлял, велика ли доля моей вины в её пристрастии к спиртному. Ещё семь лет назад, в первый год нашей супружеской жизни, можно было заметить, что дурное семя упало у неё на благодатную почву. Тем не менее, я сделал далеко не всё для спасения своей жены.

Я заглянул в салон машины. Около года назад, поздно вернувшись домой, я провел два беспокойных часа, тревожась о ней. Таверны были уже закрыты, и я, с трудом поборов желание связаться с полицией, начал обзванивать больницы.

В три ночи, ничего не узнав, я решил всё же поехать в управление. Возможно, думал я, у них есть какая-то информация о ней. Может, её угораздило угодить в участок, о чем мои коллеги могли знать. И лишь пройдя в гараж, я увидел Алису, безмятежно спавшую на заднем сиденье автомобиля.

Сегодня её не было в гараже. Вернувшись в дом, я осмотрел всё более внимательно. Пила Алиса на кухне. Она прикончила одну пинту виски и частично опорожнила вторую, запивая всё это пивом, — я насчитал пять пустых пивных бутылок. Завтракали мы, между прочим, в абсолютно спокойной, даже дружеской обстановке. Не ссорились, и она казалась совершенно нормальной. Трудно было представить, что через несколько часов она напьется, хотя, возможно, в то время она и сама об этом не догадывалась. Подозрения, впрочем, у меня должны были всё же возникнуть, поскольку она не пила уже несколько дней.

Девять