– Эй, – Уолт явно обиделся, – я лишь хочу сказать, что однажды даже здесь может случиться что-то хорошее. Ведь никогда не знаешь. А больше я ничего не хотел сказать.

Хорас, опять принявшийся за бургер, на сей раз не стал отрываться от еды и вытирать рот, прежде чем заговорить.

– Хорошее, значит, – повторил он вслед за Уолтом. – Значит, так ты мыслишь? Деньги делают людей хорошими?

– А, да ну вас, – отмахнулся Уолт от обоих собеседников. – Но вот что мне хотелось бы понять, умник хренов. Как ты можешь сидеть здесь и лопать один жирный бургер за другим день за днем, черт побери? Разве ты не знаешь, что такая жратва тебе вредна?

Бургера у Хораса осталось на один укус, он положил его на тарелку и уставился на Уолта:

– А я не понимаю, почему тебе обязательно надо испортить мне ланч, и так каждый раз. Почему ты не можешь оставить людей в покое?

– Потому что я беспокоюсь о тебе, – ответил Уолт. – И ничего не могу с собой поделать.

– Жаль. – Хорас отодвинул тарелку.

– Такой уж я человек. – Уолт отодвинул тарелку Хораса еще дальше и, вынув из кармана потрепанную колоду карт, шлепнул ею по стойке перед Хорасом. – Не могу позволить тебе умереть, пока не выясню, как тебе удается обыгрывать меня в джин.

Хорас вытер салфеткой стойку там, где с бургера капнуло жиром, и сдвинул колоду.

– Тебе придется долго жить. Черт, нет, это мне придется долго жить, – сказал Хорас, наблюдая, как Уолт сдает карты, и безмятежно дожидаясь окончания раздачи, прежде чем взять их в руки. Он вел себя как человек, изучивший эту игру досконально, и самой большой трудностью для него было скрывать скуку, притворяясь опять и опять, будто ему невдомек, чем закончится партия. И наоборот – когда сдавал Хорас, Уолт подхватывал каждую карту на лету, нетерпеливо впивался в нее глазами, словно играл впервые.

– Не-а. – Уолт перекладывал карты из раздачи и так и эдак, пытаясь вычислить, как выстроить комбинацию – по масти или значимости, – чтобы наверняка победить. – Я твой лучший друг, Хорас. Ты просто этого не понимаешь. И не только это. Еще ты не понимаешь, кто твой злейший враг.

Хорас, которому обычно было достаточно переложить одну-две карты, чтобы из его раздачи образовалась комбинация, закатил глаза, повернулся к Майлзу и спросил тоном человека, заранее знающего ответ:

– И кто бы это мог быть, Перри? – В эту игру он тоже играл не раз.

Уолт кивком указал на Майлза и снова никого не удивил:

– Командир, кто же еще. Ты постоянно ешь его бургеры и скоро станешь похожим на него, если, конечно, инфаркт не хватит тебя раньше.

– Хочешь кофе, Уолт? – спросил Майлз. – Мне всегда легче слушать, как ты порочишь мой бизнес, предварительно раскрутив тебя на восемьдесят пять центов.

– Побольше бы тебе таких клиентов, как я, – ответил Уолт, швыряя двадцатку на стойку. В числе многого прочего, бесившего Майлза в Матёром Лисе, была его навязчивая привычка расплачиваться крупными купюрами. Иногда он пытался заставить Майлза отсчитать сдачу с сотни и блаженствовал, когда Майлз отназывался. – Чашка кофе, она обходится тебе… во что? В десять центов? Пятнадцать? А берешь ты за нее почти доллар, так? Это же восемьдесят пять центов прибыли. Недурно.

Майлз налил игрокам кофе и с двадцаткой Уолта направился к кассе. Не было никакого смысла уличать Матёрого Лиса в прихотливости его арифметики. “После того как я подолью вам кофе раз пять, сколько я выручу?”

Дверной колокольчик снова звякнул, и в ресторан вошел младший брат Майлза с газетой, зажатой под мышкой изуродованной руки. Увидев Уолта Комо, он уселся на противоположном конце стойки. Когда Майлз налил ему кофе, Дэвид, читавший первую полосу, поймал взгляд брата, затем покосился на Уолта и снова уткнулся в газету. Обычно братья отлично понимали друг друга, особенно когда оба молчали. На сей раз молчание Дэвида предполагало, что Майлз вернулся из отпуска таким же дураком, каким уехал.

– Ты сегодня задашь жару, – сказал Майлз, имея в виду частную вечеринку, которую Дэвиду предстояло обслуживать. – Я привез тебе пару банок лобстера для соуса.

Дэвид кивнул, наливая молоко в кофе здоровой рукой.

– Объясни наконец, почему ты пускаешь его сюда?

– Отказывать в обслуживании противозаконно.

– Убивать тоже. – Дэвид перевернул газетную страницу. – Тем не менее это было бы изящным решением проблемы.

Майлз попытался представить себе это “решение”. Положим, ему удастся раздобыть револьвер, но кем должен быть человек, чтобы приблизиться к другому человеческому существу – пусть даже к Уолту Комо – и принести в мир еще одну смерть? Не Майлзом Роби, заключил Майлз Роби.

– Эй, – окликнул Дэвид брата, когда тот двинул обратно к грилю, – спасибо за лобстера. Как там на Винъярде?

– Похоже, Питер и Дон хотят разбежаться, – сообщил Майлз.

Дэвид не удивился, не заинтересовался. К дружбе бывших однокурсников он был равнодушен – возможно, потому, что сам он не учился в высшем учебном заведении, если не считать одного семестра в Кулинарном институте штата Мэн.

– Но я не уверен, – продолжил Майлз. Мысль о разводе Питера и Дон вгоняла его в тоску, с этим трудно будет свыкнуться. Он и с мыслью о собственном разводе до сих пор не свыкся. – Может, мне просто почудилось.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Дэвид, не поднимая головы от газеты.

Майлз растерянно припоминал. Ему задали вопрос? И не один?

– Как… там… на Винъярде?

– Ах да, – откликнулся Майлз и тут же подумал, что именно на это его будущая бывшая жена все время жаловалась: он никогда ее по-настоящему не слушает. Двадцать лет он старался убедить Жанин, что это не так или, по крайней мере, не совсем так. Не то чтобы он пропускал мимо ушей ее вопросы и просьбы. Скорее, они провоцировали ответы, которых она не ожидала. “Я не игнорирую тебя”, – твердил Майлз, на что у нее была одна реплика: “А выглядит так, будто игнорируешь”.

– Ну? – потребовал ответа его брат. Насчет Винъярда.

– Как обычно, – сказал Майлз. Из всех мест в мире, которые были ему не по карману, Винъярд нравился ему больше прочих.

– Знаешь, что тебе нужно, командир? – громко заговорил Уолт, чтобы его было слышно на другом конце стойки. Каждый раз, проигрывая Хорасу очередную партию в джин, он выступал с предложениями по реформированию “Имперского гриля”.

– Что, Уолт? – вздохнул Майлз, насыпая соль в солонки.

– Завязывай ты с этим пойлом и начинай подавать кофе “Грин Маунтин”.

Себя Уолт числил человеком передовым, мгновенно подхватывающим все новое и высококачественное. В своем фитнес-клубе, куда он без устали заманивал Майлза, суля выдающуюся мускулатуру, Уолт недавно завел новшество, белковые протеиновые коктейли, и полагал, что и в “Гриле” на них набросятся. Майлз, разумеется, отвергал подобные идеи, лишь укрепляя Уолта в убежденности о патологической замшелости Майлза, которому на роду написано управлять замшелым ресторанчиком. Уолт высказывал эту мысль практически ежедневно, впрочем оставляя без ответа вопрос: почему он, человек прогрессивный во всех отношениях, предпочитает проводить столько времени в этом замшелом заведении?